Кому нужны «мы»?

Этот тезис не кажется мне очевидным. Я совершенно согласен с двумя другими посылами Леонида Яковлевича:

Но вопрос о самоценности русской диаспоры выглядит как минимум спорным — причем по нескольким отличным друг от друга причинам.

Во-первых — и я был, признаюсь, шокирован этим пассажем, хотя он вы-глядит в статье очень гармонично, — потому, что «мы нужны Западу именно как граждане России, а не только как инженеры, программисты и так далее: западная цивилизация переживает очень серьезный кризис — Россия просто уже свалилась в ту пропасть, на краю которой стоит Запад, [ведь] маленькие Путины появляются везде, а кое-где даже и приходят к власти или стоят рядом с ней». Интересно узнать, что 

и, разумеется, хочется понять, кто спас Европу в прошлый раз от ее доморощенного фашизма: русская эмиграция 1920-х, Соединенные Штаты и Великобритания или те русские, кто выжил в ужасе сталинской диктатуры? Так как первый вариант ответа представляется, очевидно, наименее обоснованным, остается неясным, как намерены «хорошие русские» спасать загнивающую Европу «именно как граждане России» (и почему в оценке Запада они сходятся с кремлевскими пропагандистами, не будучи уверенными в способности западной цивилизации разобраться со своими проблемами без россиян).

Во-вторых, я наблюдаю некоторый диссонанс между рассуждениями о сложности обживания на новом месте и потребности в «преодолении бюрократических барьеров, [стоящих на пути к тому] чтобы получить самое необходимое» и призывом «помогать украинцам и друг другу, проводить политические акции, писать письма политическим заключенным и так далее». На мой приземленный взгляд, следствием припадения к социальной системе Европы должно бы стать стремление сделать что-то хорошее принявшим тебя людям: встроиться в экономику новой для себя страны, найти хорошую работу, построить бизнес, платить налоги, помогать тем, кто дал тебе возможность встать на ноги тогда, когда собственная страна от тебя отвернулась. К сожалению, никакого намека на нечто подобное я не нахожу ни в одном российском эмигрантском дискурсе — ведь 

Мне это кажется странным не только потому, что благодарность попросту не может отсутствовать в арсенале чувств современного человека, но и потому, что только от Запада, частью которого мы должны становиться, могут прийти в Россию по-настоящему серьезные перемены.

В-третьих, сама базовая задача (она же и аргумент), формулируемая автором, кажется мне сомнительной. Леонид Яковлевич пишет: «Существование нашей страны, ее сохранение не просто как территории, а именно страны или группы стран зависит сегодня от того, сумеем ли мы убедить мир и, главное, самих себя, что Бог отвернулся от нас не окончательно, что у нас достаточно ресурсов [и т. д.]». Мне кажется, что каждый человек в принципе может убедить себя в том, что он Юлий Цезарь, — но только я не уверен, что от этого в окружающем мире многое изменится. Главная ошибка российских демократов — и это сейчас вполне можно сказать — заключалась как раз в том, что они четверть века убеждали себя, причем вполне успешно, что от них зависит судьба их собственной страны, в то время как те, кто ее на деле определял, совершенно не обращали на прогресс в этом направлении никакого внимания. Существование России в XXI веке — как и в XX, замечу, — зависит не от самоощущения тех, кто из нее уехал, а от действий тех, кто в ней остался: таков закон истории, нравится он нам или нет.

Я прекрасно понимаю Леонида Яковлевича и разделяю многие его мысли и идеи; мы достаточно много общаемся и лично, и в социальных сетях, чтобы я мог не опасаться взаимных обид. И именно поэтому мне кажется, что проблемы российской эмиграции существенно отличаются от описанных в рассматриваемой колонке.

Вопрос, который несомненно актуален, звучит как «Кому нужны «мы»?» И ответ на него, на мой взгляд, предельно прост: никому. 

Порой молодые революционеры, мечтающие о переменах, концентрируются за границей и могут повлиять на политику своих родных государств: примеры этому многочисленны — от большевиков и кубинских командантес до полпотовцев и исламистов всех мастей. Однако проигравшие элиты и их последователи, как правило, интегрируются в принимающие их страны, и примеров тому тоже много: от первой русской эмиграции до роялистов из разных стран мира; даже те предприниматели, интеллектуалы и ученые, кто уехал из Германии или Австрии после прихода нацистов к власти, в большинстве своем обратно не вернулись. При этом элитные исходы приносили в страны, куда они направлялись, значительные технологические и культурные достижения, и, как правило, такие эмигранты хорошо интегрировались в новые для них общества. И ценны все эти люди были каждый сам по себе, а не тем «мы», которое могло бы из них образоваться. В. Набоков и И. Бунин, С. Кузнец и И. Сикорский, С. Рахманинов и С. Дягилев, а также тысячи других эмигрантов-ученых, писателей и музыкантов известны вовсе не тем, что от зари до заката обсуждали в Париже или Берлине судьбы России, — они прославились как выдающиеся профессионалы, а не члены каких-то политических кружков.

Политически «мы» нужны Европе приблизительно так же, как экономически ей была нужна поставляющая нефть и газ Россия. Только Путин уже понял, что он ошибался в представлениях о своей значимости, а его оппонентам еще предстоит в этом убедиться. И поэтому — а тем более если «нам» кажется, что россияне могут в чем-то помочь европейцам, — оказавшимся на Западе российским гражданам нужно пытаться доказать, что они являются достойными людьми и посланцами великого общества не самим себе, а тем, среди кого им теперь предстоит жить. Каждый из нас должен стать бóльшим европейцем, чем его соседи: более трудолюбивым, более честным, более участливым. Русские на Западе должны как минимум превратиться в самую уважающую традиции и устои их принявших стран диаспору; по возможности участвовать в политической жизни; становиться законопослушными гражданами и поддерживать те политические силы, деятельность которых в наибольшей мере соответствует ценностям демократии и либерализма: как говорит одна моя бывшая однокурсница, когда-то россиянка, а теперь полька, потратившая не день и не два в агитации за оппозицию на последних выборах: «Я уже потеряла одну нормальную страну — и не могу себе позволить потерять еще одну». Голос ее как отдельного гражданина Польши помог Европе остаться европейской — в отличие от голосов тех, кто рассуждает о «нас» и о «нашей» роли для Европы и мира.

Русские «мы» вне России никому не нужны. Но каждый из них нужен очень многим. Своим близким, для которых этот человек является опорой. Своим детям, которые имеют шанс вырасти настоящими гражданами мира, повидав много стран, выучив несколько языков и не видя углубляющегося российского маразма. Они нужны странам и обществам, в которых живут, своим новым друзьям, коллегам и знакомым, перед которым им не за что извиняться, но доверие которых им нужно завоевывать. Россия не раз и не два в своей истории уничтожала саму себя и приносила миру много горя только потому, что населявшие ее люди воспринимали себя прежде всего как часть и толику того самого «мы», с которым самые достойные россияне не могут распроститься даже на чужбине. Если они забудут про «нас» и сосредоточатся каждый на себе, «хорошие русские» принесут намного больше пользы всем — и самим себе, и другим. И к тому же они намного легче перенесут те десятилетия, которые отделяют их и их детей от возвращения России к нормальности. Возвращения, которое случится изнутри самой России на путях примирения полярных групп и классов, а не вследствие прибытия в очередном пломбированном вагоне когорты экзальтированных радикалов.