Контракт в хату

Вереница из вербовщиков

Иван отбывает восьмилетний срок в исправительной колонии № 2 на станции Просвет в Кетовском районе Курганской области. До выхода на свободу ему осталось чуть меньше двух лет. С начала войны его все время агитируют подписать контракт и отправиться в Украину.

— Сначала нас обрабатывали представители ЧВК «Вагнер», теперь — Министерства обороны, — говорит Иван.

беседуют и всех без исключения заносят в какой-то из двух списков. Агитируют на войну везде: иногда в столовой или ходят по баракам, иногда выстраивают всех на улице и рассказывают о преимуществах службы. То перед толпой заключенных выступят, то по одному в кабинет заводят и там беседуют с глазу на глаз.

По словам Ивана, в начале войны вербовщики шли к ним вереницей, раза три в месяц, сейчас реже, но тоже не оставляют заключенных в покое.

— Военные говорят: мол, это престиж, льготы, деньги, свобода, — продолжает Иван. — Если ты всё равно в отказ, тогда за дело берутся опера, создают в заключении для тебя всякие неприятные ситуации: отказывают в УДО, придумывают взыскания, вывозят в СИЗО и добавляют новую уголовную статью.

Речь идет о статье 282.3 УК РФ («Финансирование экстремистской деятельности»), по ней грозит лишение свободы до десяти лет. Эту статью могут применить к зэкам, потому что с 2020 года «движение АУЕ» признано в России экстремистской организацией. Если в отношении заключенного возбуждают по этой статье уголовное дело, то выбор у него небольшой: или отправиться в тюрьму на долгий срок, или — на войну в Украину.

Иван утверждает, что дела по этой статье стали возбуждать с весны 2023 года. Сегодня в СИЗО-1 в Кургане ждут своей участи по новому обвинению около 12 человек из ИК-2, и единственная причина для уголовного преследования — их отказ подписывать контракт. Наш собеседник не слышал о том, чтобы какое-то из дел дошло до суда, пока всё в стадии расследования. При этом можно подписать контракт и забыть о новом деле. Ивана тоже периодически возят в СИЗО, обещая новую уголовку.

— Я не хочу воевать, мне осталось сидеть менее двух лет, не вижу смысла рисковать, — признается Иван.

Высосут дело из пальца, а судья на отсутствие доказательств глаза закроет?

По словам Ивана, делами о финансировании АУЕ занимается Курганский следственный комитет, в частности была названа фамилия следователя — Чащин.

— Во время допроса мне угрожали: мол, давай сотрудничать, иначе будешь сидеть еще очень долго, — рассказывает Иван. — Требуют, чтобы я сдал кого-то и на себя что-нибудь взял, — так у них дело хоть как-то сошьется. Но я отказался против себя свидетельствовать. Какой смысл на это соглашаться, если всё равно сидеть? Парней наших возят регулярно: пару месяцев в СИЗО, потом в колонию возвращают, везут другую партию зэков. В конце ноября вот четверых в СИЗО забрали. Уж не знаю, что следаки там готовят? Раскрытие страшной и массовой сети АУЕ?

На войну из ИК-2 (лимит наполнения колонии — 793 места) уехали многие. Первыми в Украину отправились 110 человек — они подписали контракт с пригожинской ЧВК «Вагнер». Потом уезжали на фронт и в составе ЧВК, и Минобороны. 120, 64, 27 человек… В конце этой осени — еще 22 человека. Конечно, сегодня в Украину едет значительно меньше заключенных: кто действительно хотел воевать — давно там. Некоторые соглашаются из-за больших сроков заключения: надеются раньше на воле оказаться.

— Но те, кто попадает в Украину, мрут жестко, — говорит Иван. — Мужики разное рассказывают про эту войну, но у всех их историй один вывод: нечего нам там делать. Если есть возможность избежать войны, нужно это делать. Кто из зэков выжил, убеждают нас даже не сомневаться — отказываться от контракта, ни за что его не подписывать.

Лучше на войну, чем долго сидеть

Житель Кургана Алексей пока не судим, но находится под следствием и в ожидании приговора. Более года он провел в курганском следственном изоляторе № 1. За это время он увидел и пообщался со многими, кого привозили в СИЗО по делам об экстремизме и участии в «движении АУЕ».

— Обвинение серьезное, и многие зэки, чтобы не сидеть по новой статье, тут же соглашались подписать контракт с Министерством обороны, — говорит Алексей. — Вообще, много народу из лагерей уходит. Например, в ИК-6 (колония в поселке Иковка Кетовского района Курганской области. — Прим. ред.), где сидят мои знакомые, около 30% осужденных осталось (лимит наполнения — 1281 мест. — Прим. ред.), остальные в Украину отправились. Но нам [не осужденным] никто не предлагал, на контракт отправляют только тех, у кого приговор уже вынесен.

По словам Алексея, обычно в СИЗО-1 одновременно находится около 400 человек, иногда чуть меньше. Из них около 20 человек — осужденные, в отношении которых возбудили или собираются возбудить уголовное дело по участию в экстремистском сообществе, а именно — в «движении АУЕ». Их привозили из ИК-1, ИК-2, ИК-6.

— Мы хоть и сидим человек по пять в камере, всё равно арестантские дороги с другими сидельцами пересекаются, видим, кто за что сюда попал, — говорит Алексей. — Ну и при вызове на допросы тоже разговаривали в боксах, пока ждали следователей. 

Говорит: «А что делать? Никуда не уйдешь от этого срока, раз за тебя уже взялись. По этим статьям дело до конца доводят». Люди подолгу сидят в изоляторе в ожидании решения своей судьбы. При мне человека возили несколько раз. Схема такая: два месяца в СИЗО, потом дней на 10 в колонию возвращают, потом снова в СИЗО — и так по кругу. [Ждут], пока на что-то не решится, видимо. Или АУЕ признать, или контракт подписать.

И это работает: те, кого обвиняют в финансировании АУЕ, после карусели с СИЗО и колонией всё чаще соглашаются подписать контракт. Они считают, что лучше уйти на войну, чтобы не сидеть еще лет десять в российской тюрьме.

— Я знаю человека, который был осужден на длительный срок за торговлю наркотиками, но подписал контракт с ЧВК «Вагнер» и ушел в Украину, — говорит Алексей. — Через полгода вернулся в Курган. Теперь он инвалид, половины черепа нет, пластина вставлена. Зато на свободе. Потом в СИЗО встречал парня, он из колонии ушел на войну, вернулся домой инвалидом на костылях и снова попал за решетку за кражу. Хотя в Украине они ведь нормальные деньги получают.

Что еще важно для заключенных — это условия контракта. С ЧВК «Вагнер» им всё было понятно: контракт на полгода, выжил — молодец, получил деньги, амнистию — и живи, как хочешь. А вот с Минобороны перспективы весьма смутные: уходишь в зону боевых действий и сидишь там до то ли особого распоряжения, то ли до окончания войны. Выживешь к этому времени — твоя удача, но вернуться домой по этому контракту можно только мертвым или серьезным инвалидом, да и то не факт, что, кое-как подлатав, тебя снова не отправят в бой.

Вопрос денег — еще один существенный фактор. По словам Алексея, вор, который вернулся с войны на костылях, рассказал, что получил за ранение 4 млн рублей. А другому сидельцу, историю о котором любят рассказывать зэкам, посмертно дали звание Героя России. Он был осужден на десять лет, но записался в «вагнеровцы».

— Но всё это добровольцы времен, когда Пригожин набирал в свою армию, — подчеркивает Алексей.

А по «вагнерам» много информации было, передавали из уст в уста, что один вернулся, а другой проявил такое мастерство, что теперь обучает новобранцев военной науке. Многие, конечно, гибли, но истории о выживших и получивших свободу вдохновляли новых добровольцев.

Однако контракт подписывают не со всеми. В следственном изоляторе многие из тех, кому грозят длительные сроки заключения, хотели убежать от судимости на войну, но им пока отказали. Объяснили, что берут на контракт только осужденных. После приговора надо подождать еще некоторое время, пока приговор в законную силу вступит. Поэтому из следственного изолятора во время пребывания там Алексея забрали только «ауешников», которые уже осуждены по другим статьям.

— Если мне большой срок дадут, я уйду на войну, — говорит Алексей.

Но и тут свои факторы: если у человека есть дети, жена, семья дома ждет, он не пойдет воевать. Меня ничего не останавливает.

По словам Алексея, война стала шансом для всех российских зэков получить свободу раньше срока. При этом к украинцам он относится равнодушно: «Ничего личного, мне с ними делить нечего».

— Конечно, много говорили с пацанами об этом между собой, — продолжает Алексей. — Получается, что вроде как мы пришли к ним [украинцам] в дом. Они у себя дома, а мы — нет. Но это всё уже политика, о таком вообще говорить опасно. По воровским законам нельзя быть в политике и участвовать в войнах, если ты хочешь оставаться «в семье». Никто не запрещает, говорят: иди воюй, но вернешься после этого в тюрьму — не будешь больше при делах, под защитой криминального сообщества, будешь сам по себе. Они [воры в законе] говорят, что это личное дело каждого, мол, мужской поступок. Но раз ты из рук власти взял автомат — значит, больше не можешь быть приверженцем и участником воровского сообщества. При этом никого от подписания контракта не удерживают.

До полной ликвидации зэков

Завербованные на войну заключенные будут воевать до завершения войны в Украине, как и мобилизованные, — об этом в начале сентября 2023 года заявил депутат Госсовета республики Татарстан Эдуард Шарафиев. Ранее завербованные зэки воевали полгода, после чего получали помилование, что вызвало недовольство в обществе, ведь мобилизованные и контрактники должны воевать до окончания войны в Украине.

Отказаться зэку от воинской службы теперь нельзя, если только он не ВИЧ-инфицированный или не осужден за педофилию, терроризм или организацию незаконного вооруженного формирования. Отправлять заключенных на войну разрешили законодатели и Путин: поправки в законы «О воинской обязанности и военной службе» и «О мобилизационной подготовке и мобилизации в Российской Федерации» вступили в силу в июне 2023 года. 

— Конечно, теперь зэки будут воевать до их полной ликвидации либо до окончания войны, — уверен Сергей, не так давно освободившийся из мест лишения свободы. — Уголовникам такие перспективы уже неинтересны. Одно дело — выехать из зоны, полгода в соседней стране покуражиться, с автоматом побегать, и другое дело — бессрочно в окопах сидеть.

По словам Сергея, раньше зэки воевали в составе отрядов, состоящих из таких же заключенных, где понимали друг друга с полуслова. А сейчас их отправляют в смешанные отряды вместе с мобилизованными и добровольцами. На последних зэки не могут ни положиться, ни спросить с них «по понятиям». Зэкам такое не нравится. Кроме того, с первых дней войны они постоянно конфликтуют с кадыровцами, которые так же, как и зэки, ведут себя обособленно.

— Почему зэков никто не любит, как и чеченцев [кадыровцев]? — рассуждает Сергей. — Потому что между ними никакой разницы нет: и те и другие бандиты, беспредельщики, умеют только грабить и убивать. Между зэками и кадыровцами в Украине постоянно возникают разборки из-за дележа награбленного. Сегодня на российский рынок постоянно идут караваны украденных у украинцев автомобилей. Сначала везли то, что награбили в автосалонах, теперь — то, что отобрали у людей.

Сергей уверен, что зэки нужны на фронте, потому что у них есть наглость, напористость и отчаянная смелость. В одинаково опасной ситуации обычный мобилизованный, по его мнению, погибнет, а заключенный выживет. Кроме того, в обществе существует иллюзия, что использование зэков в войне позволит снизить уровень криминального элемента в стране. У Сергея на этот счет своя версия:

— Я убежден, что эта война является инструментом для утилизации протестного путинского электората, — говорит бывший заключенный.

Ни один зэк, живущий «по понятиям», не может воспринимать на веру слова силовика.

По словам Сергея, любой зэк ненавидит Путина за систему, которую тот выстроил в стране. В начале 2000-х представители криминального мира жили вольготно, а потом началось «закручивание гаек». Но не для того, чтобы навести в стране порядок, который улучшит жизнь рядового россиянина. Все перемены были только для того, чтобы силовики отняли криминальный бизнес и распределили его под себя.

— Власть в стране играет главенствующую роль, подмяв под себя и «красных», и «черных», — говорит Сергей. — Для простого россиянина криминал никуда не делся, просто произошел передел для бенефициаров преступных схем.

Курганская область