Постаревший Питер Пэн

С балкона на сцену спускаются он и она. 

Они обсуждают, как же было высоко («Четвертый», — «Нет, пятый»), как же всё надоело (преимущественно — ему), как ему не нравится сыр чеддер, с которым она зачем-то сделала бутерброд, и как осточертело, что они всё время вырастают, — он показывает на спящую девочку в кроватке. Она не спорит, но в какой-то момент в каждой своей фразе настойчиво повторяет: «А ты — Питер Пэн». 

Он жалуется, что не хочет больше ничего: ни показывать костер, ни дуэли Пушкина, ни барокко, ни даже заката в Паланге в 8:30 вечера (вероятно, этой деталью Крымов вспоминает собственное детство: творческая интеллигенция ездила на Балтийское море в Палангу и Пярну, в то время как номенклатура — в Юрмалу). 

а его спутница — фея средних лет и с лишним весом. 

Когда девочка проснется, Питер Пэн с ней познакомится и начнет свой, очевидно, уже не раз сыгранный спектакль, в котором он в компании таких же неприкаянных, но, к сожалению, уже давно постаревших взрослых покажет набор так надоевших ему сюжетов и развлекательных трюков.

Они представят два взгляда на дуэль Пушкина, натянут вдоль сцены простыню, на которой красками нарисуют закат в Паланге, продемонстрируют свое представление о барокко, разведут костер, позовут на сцену Райниса и работавшего в этом же здании Национального театра Латвии Михаила Чехова.

Для «Синдрома Питера Пэна» Дмитрий Крымов снова написал собственную пьесу: эта пьеса складывается из не связанных напрямую друг с другом актерских импровизаций и ассоциаций. А если фея — такая же пожилая уставшая дама, как и главный герой? А если добавить в эту компанию еще и Михаила Чехова, который работал тут, а потом улетел еще выше, — в Нью-Йорк, в Лос-Анджелес? А Райнис был директором этого театра с 1921 по 1925 год… А если вспомнить про дуэль Пушкина — кстати, здесь совсем недалеко стоял его памятник, который не так давно снесли. 

С незнакомой ему труппой Латвийского национального театра Крымов работает привычным методом, сочиняя поверх классического сюжета собственную историю из этюдов и актерских импровизаций. Метод показывает свою состоятельность — так же, как до этого было в Клайпедском театре. 

Пока Тимофей Кулябин в Таллине ищет в хрестоматийном тексте Брехта объяснение современной российской истории, а Максим Диденко в Германии делает то же самое с помощью современного «Кремулятора» писателя Саши Филипенко в Берлине, Крымов продолжает складывать импрессионистские пазлы. 

Ведь постаревший Питер Пэн, который так не хочет снова повторять свое (столь понятное, столь заезженное) волшебство, но именно в процессе повторения — увлекающийся и уже не желающий никак останавливаться, — режиссер и есть. Особенно сегодня. Особенно когда за стенами театра гудит меняющееся время. Особенно когда от него одновременно и невозможно скрыться, и так хочется это сделать.

Второй спектакль Крымова в Латвии (обсуждают, что «Синдром Питера Пэна» — самый дорогой в Национальном театре) подтверждает гипотезу, что подход режиссера в постановках за рубежом не изменился. Крымов выпустил спектакль, в котором можно увидеть и бесприютность покинувших дом (вместе с невозможностью его снова обрести), и желание остаться мальчиком, несмотря на то, что в зеркале давно показывают уже стареющего мужчину. А можно — универсальность подхода режиссера и способность его образов работать вне зависимости от места и языка, где этот спектакль будет сыгран. 

в котором пересказывали энциклопедию русской жизни с помощью визуального хулиганства, и указание на то, что этот спектакль — европейский: настолько традиционным для европейского театра выглядит павильон с детской со светлыми обоями и жирафом, где начинается спектакль. 

…Чтобы показать девочке закат, Питер Пэн ищет яйца, которые разобьет о задник, — и желток расплывется в закатное солнце. Можно, конечно, поиронизировать и вспомнить о подорожании именно этого продукта в России, но гораздо душеспасительнее (и вернее соотносится с задумкой режиссера) — согласиться, что в любой точке мира яйца хранят с обратной стороны двери холодильника (где их и обнаруживает Питер Пэн), а дети имеют свойство расти слишком быстро. Пока ты мыл руки или рассуждал в фейсбуке о том, как же жить в мире, в котором всё встало с ног на голову, — они уже выросли и зажили своей жизнью. А тебя не спросили.