Чтоб всем пропасть поодиночке

Сообщество помощи

Бум волонтерства и взаимопомощи в России начался ближе к середине 2010-х годов. Помощь вдруг вошла в моду. Появилось множество благотворительных фондов, ориентированных на разные проблемы. Волонтерство стало для многих привычным занятием, способом поделиться своей энергией, силами, временем с людьми в трудной ситуации.

После разрушительного наводнения 2012 года в Краснодарском крае, во время которого гуманитарную помощь России оказывала в том числе и Украина, опыт координации добровольцев в Крымске привел журналиста Дмитрия Алешковского к созданию проекта «Нужна помощь». Этот проект объединил журналистов, которые бесплатно писали о «социальных героях», решающих проблемы общества. Постепенно из проекта вырос фонд фондов, крупный благотворительный хаб, помогающий большим и маленьким благотворительным организациям.

А после «закона подлецов» (2012 г.) начался бум приемного родительства. Раньше считалось, что детей из детдома берут особенные, святые люди. Ну, или бесплодные пары — чтобы растить как своего. Теперь приемное родительство — обыкновенный жизненный выбор, мотивированный в том числе и желанием помочь. Есть официальная российская статистика: 

Вместе с тем, в последние три года брать детей стали немного реже. Из-за войны, роста цен и неопределенности многие уже не могут помогать так, как им хотелось бы.

Сколько людей было вовлечено в этот новый образ жизни, в эту экономику взаимопомощи? Критики скажут: ничтожное количество. Я утверждаю: очень многие. В 2021 году 30% опрошенных фондом «Нужна помощь» регулярно жертвовали деньги благотворительным фондам, а 75% делали это хотя бы однажды (в опросе участвовали совершеннолетние интернет-пользователи, живущие в городах с населением от 100 тысяч человек. — Прим. ред.).

Но подсчитать количество вовлеченных очень трудно, потому что непонятно, что именно нужно считать. Самое важное для меня — переход людей от старого образа мыслей к новому.

Старый: «Мне самому не хватает, почему я должен делиться?», «Волонтеры — это какие-то юродивые или святые», «Почему наши нормальные дети должны страдать рядом с вашим инвалидом?»

Новый: «Пожертвую триста рублей, важны даже маленькие деньги», «Никакого альтруизма, я просто делаю то, что мне кажется важным», «Как нам лучше общаться с вашим ребенком, чтобы и обычным детям, и ему было хорошо?»

То есть старый образ мыслей — дефицитарный: собственное положение воспринимается как недостаточно устойчивое. Кажется, что просьба о помощи — это попытка меня утопить, вырвать у меня кусок изо рта. Новый образ мыслей — общественный, объединяющий. Другие люди для меня — больше не угроза. Мне больше не кажется, что я один. Просить не стыдно, давать не страшно.

Так в России 2010-х начинало формироваться помогающее сообщество. 

Появилась среда — финансовая, информационная, инфраструктурная — которая помогала помогать. Увидеть, кому помощь нужна. Понять, что я могу сделать, каковы мои возможности. И отдать удобным для меня способом то, что я готов отдать: сто рублей или время собственной жизни.

Могу сказать о себе: я из тех, в чьем ментальном горизонте не было идеи помощи другим, пока это не вошло в моду, не стало доступно, пока я не увидела примеры рядом с собой. И невозможно сказать, сколько нас таких, сколько россиян благодаря идее помощи постепенно начали мыслить себя как часть сообщества помощи и общества в целом, брать на себя часть ответственности за его проблемы. 

Под корень

Когда началась война, моей второй мыслью, после ужаса по поводу кровопролития и гибели украинцев, была именно эта: как жаль, что погибнет другая, помогающая Россия.

Мысль была преждевременной. Как писала Лидия Гинзбург, в воображении мы всегда сразу перепрыгиваем к плохому концу, но в реальности процесс обычно развивается постепенно. 

Сначала отвалились зарубежные карты, платформы и платежные системы. Ушли или закрылись крупные компании-жертвователи. Затем резко упало доверие людей к НКО, объявленным «иноагентами» и «нежелательными организациями». В феврале 2024 года «иноагентам» запретили рекламироваться и размещать рекламу. В марте «иноагентом» был объявлен фонд фондов «Нужна помощь», поддержкой которого пользовались многие российские НКО, — и в августе он закрылся. Это уже не первая, но очень серьезная плохая новость. 

Кто-то возразит: «Самоорганизация и немного собственных ресурсов — вот и всё, что вам нужно». Такие люди будут неправы по нескольким причинам.

Во-первых, инфраструктура помощи критически важна. Она позволяет эффективно аккумулировать разные виды ресурсов, от информационных до финансовых. Она удешевляет сам процесс оказания помощи, делает его более доступным для более широкой аудитории. Большая часть людей не готова отдавать значимую часть своих ресурсов. Но очень многие хотят и могут помогать разово, точечно, по чуть-чуть. Вместе получается много. Только большой фонд может собрать гору по копейке, ложкой вычерпать море. 

Во-вторых, масштабные социальные проекты достигают цели, только если в них, вместе с волонтерами, участвуют профессионалы, чей труд должен быть оплачен: например, врачи, психологи, специальные педагоги.

В-третьих, важна прозрачность. Будем ли мы сами проверять, мошенник перед нами или реальный подопечный? Фонды делали это за нас. Россияне научились им доверять. А теперь многие снова перестанут давать: вполне разумно боятся, что деньги попадут не в те руки.

И, наконец, тем, кто помогает, тоже нужна поддержка. Взять приемных родителей. Моя приемная дочка два года проходила психотерапию с отличным специалистом из НКО «Институт развития семейного устройства». Услуги оплачивал фонд. Чем больше у приемной семьи возможностей найти помощь, тем успешнее она преодолевает трудности. 

Российское государство решило срубить под корень экономику взаимопомощи. Когда ты со своими трудностями остаешься наедине — ты помогать больше не можешь. 

Пока этого не произошло. Фейсбучные посты помогателей в России, моих друзей и знакомых, по-прежнему полны бодрости, спокойствия, достоинства, выдержки. Это посты «по ту сторону отчаяния», посты волонтеров несмотря ни на что, во что бы то ни стало. 

Но я беспокоюсь за них. И боюсь, что другие, обычные граждане вроде меня, обремененные собственными проблемами, снова закроют глаза на чужую беду. Ведь какой смысл на нее смотреть, когда не знаешь, что делать. Когда деньги слать неудобно, а то и опасно. Когда непонятно, как проверить, кто их у тебя просит. Когда видишь, что родитель приемного ребенка с тяжелым заболеванием собирает на лечение в соцсетях.

Уничтожение любой осмысленной деятельности — не побочная, а прямая цель путинского государства. Ему враждебна сама идея помогающего сообщества. Оно стремится максимально расцепить связи, лишить россиян возможности помогать и принимать помощь. Ему нужно, чтобы человек остался один и перестал быть человеком.

Хватит ли нам сил не перестать?