«В пандемию стало понятно: мы в огромном кризисе»

Новые вакцины

Уже через год после начала пандемии велось около 300 исследований в рамках разработки вакцины против COVID-19. В июне 2020-го Китай первым зарегистрировал препарат Convidicea для вакцинации военнослужащих. Меньше чем через два месяца Россия представила «Гам-КОВИД-Вак» (Спутник V). К марту 2021-го 17 препаратов были разрешены как минимум одним национальным регулятором. В это же время, по данным ВОЗ, 182 вакцины-кандидата находились на стадии доклинических испытаний. 

Главным прорывом стали РНК-вакцины: это препараты на основе рибонуклеиновой кислоты, которые не содержат инфекционных агентов и производятся из относительно небольшого количества материалов. 

— Основное преимущество РНК-вакцин — возможность более быстрой разработки по сравнению с традиционными вакцинами, — объяснила «Новой газете Европа» медицинский физик и биолог Ирина Бодэ. — Это и послужило толчком к использованию этой платформы в период пандемии, когда разработка эффективной и безопасной вакцины была так важна. Такие вакцины могут быть быстрее адаптированы к различным вариантам возбудителей. Их также можно использовать для персонализированного подхода к лечению онкологических пациентов. 

Особый ответ

Буквально за 2–2,5 года медицинское сообщество выяснило, что есть некоторые особенности, связанные с тем, как ковид стимулирует иммунный ответ. 

— Сначала это было неочевидно, — говорит Оксана Станевич. — Стало понятно, что вакцинация не панацея. У некоторых пациентов не вырабатываются антитела, нарушен клеточный ответ. Мы одна из немногих групп, которая открыла способность вируса сохраняться в организме у иммунодефицитных пациентов на протяжении длительного времени. Такие пациенты должны продолжать лечение от основного заболевания.

Это удалось проследить на примере пациентки с лимфомой. Женщина заболела ковидом, и вирус жил в ней 318 дней. Лечение от онкологии продолжили. В этот же период женщине провели удачную трансплантацию костного мозга. 

Национальные институты здравоохранения США (National Institutes of Health) в мае этого года объявили о клинических исследованиях этой проблемы. 

— Если смогут выяснить причину таких состояний и предложить варианты их коррекции или лечения, это положительно скажется и на самочувствии людей, и на экономике, — говорит Ирина Бодэ.

Еще один вопрос, на который врачи ищут ответ, — почему ковид переносят по-разному: одни болеют тяжелее, другие — легче. Ученые создают генетические панели, чтобы понять, какие гены в каких иммунных клетках отвечают за то, чтобы эффективнее побороть вирус. 

Международное сотрудничество

Пандемия показала, что в условиях чрезвычайных ситуаций врачи и ученые всего мира могут объединяться. Несмотря на конкуренцию, сразу начался обмен данными. Появились эпидемиологические карты, благодаря которым можно было получать сведения о заболеваемости и смертности. Волонтеры-переводчики помогали искать актуальную информацию о вирусе и передавали ее врачам в то время, когда сами медики не успевали этого делать, будучи заняты лечением пациентов в авральном режиме.

— Свою роль сыграл факт ускоренной публикации материалов, посвященных COVID-19, — говорит Ирина Бодэ. — Однако такой подход хорош только в горячую фазу: когда инфекция новая, многие моменты остаются неясными, поэтому нужна любая крупица информации, пусть даже она окажется потом бредовой. Нельзя сказать, что все публикации первых месяцев пандемии были хорошего качества. Многие материалы публиковались с пометкой о том, что они не прошли рецензирование, некоторые из них потом дорабатывались. Надо сказать, что практика публикации материалов pre-proof не нова: существуют сервисы arXiv.org, bioRxiv.org и medRxiv.org, где ученые могут публиковать свои статьи, еще не прошедшие рецензирование. То есть, по сути, опять уже имеющаяся практика распространилась в период пандемии.

Другой пример международного сотрудничества — совместные разработки. В частности, вакцину Comirnaty создала немецкая биотехнологическая компания BioNTech вместе с американской Pfizer. Ученые из разных уголков мира проводили совместные клинические испытания препаратов против ковида и мультисистемого воспалительного синдрома у детей.

Каждая страна разрабатывала собственные протоколы лечения, основываясь на рекомендациях ВОЗ, американских CDC (Centers for Disease Control and Prevention) и Европейской комиссии. Не обошлось и без скандалов. Один из них связан с применением гидроксихлорохина для лечения среднетяжелых и тяжелых форм ковида. Первыми исследование о его эффективности опубликовала марсельская группа врачей. Мировые регуляторы их поддержали, и препарат стали широко применять.

— Стало понятно, что мы еще не умеем быстро читать и оценивать исследования, в частности те, кто принимает решения о выведении их результатов в инструкции. Прошло несколько месяцев, прежде чем ВОЗ убрала этот препарат из гайдлайнов, а некоторые страны годами не исключали его из протоколов лечения. Это показало, что медицинскому сообществу не хватает гибкости, — говорит инфекционист Оксана Станевич.

Проблемы неравенства

Из-за COVID-19 практически во всех странах случились перебои в предоставлении медицинских услуг. Больницы не были подготовлены к такой нагрузке. В Европе, Америке и уж тем более в менее развитых странах пациентам с другими заболеваниями не всегда могли оказать должное внимание. Лечение коронавируса было в приоритете. К тому же из-за ограничительных мер и нежелания людей лишний раз идти в общественное место проводили меньше профилактических обследований.

Чтобы вести статистику заражений и смертности, ковид был отделен от других болезней. 

— Появился зазор между тем, что нужно было делать на практике, и тем, что указано в инструкциях. Когда дело касалось сложных и опасных случаев, врачи не могли им следовать, — говорит Оксана Станевич. — По российским протоколам нельзя было в один диагноз объединить и онкологию, и ковид. Нужно было выбрать основное заболевание, и от этого зависела маршрутизация. Для пациента это две разные судьбы. Условно должны ли мы переводить в инфекционную больницу человека с ковидом после трансплантации костного мозга? Это может быть билетом в один конец, ведь там нет подходящих для него условий. А чтобы оставить его в онкологической больнице, нужен особый бокс, который не могут предоставить.

Проблемы возникали не только с пациентами в группе риска. Тем, кто изначально поступил с коронавирусом, тоже не хватало коек. В разных странах ковидные госпитали открывали не только на базе больниц, но и на спортивных стадионах, в торговых центрах и даже в парках, как это было в Нью-Йорке. 

Главная причина — недофинансирование медицинских учреждений и их неподготовленность к эпидемиям. Избыточная смертность от коронавируса простимулировала государства и частный сектор вкладывать больше денег в медицину. На волне эпидемии повсеместно стали строить новые больницы, модернизировать медицинские учреждения и оснащать их высокотехнологичным оборудованием.

Еще одно явление, ставшее очевидным в пандемию, — так называемый вакцинный национализм. Более развитые страны накапливали дозы препаратов у себя, не отправляя их в нужном количестве, например, в Индию и в Африку. Там коллективный иммунитет оставался низким — вирус мутировал, и появлялись новые штаммы. 

— Была разработана специальная программа для обеспечения справедливого распределения вакцин COVID-19 Vaccines Global Access (COVAX), — вспоминает Ирина Бодэ. — Однако мы всё равно наблюдали серьезный дефицит в странах с низким и средним уровнем доходов. 

Это, конечно, порождает этические вопросы: с одной стороны, это просто капиталистический подход, когда необходимый продукт получает тот, у кого больше денег, с другой стороны, дефицит препаратов и методы закупок «заранее» препятствовали поставкам в страны с низким и средним уровнями доходов. 

По данным ВОЗ, по состоянию на декабрь 2023-го в Канаде было привито 87% населения, в США — 82%. Наименьшее число вакцинированных (менее 10% жителей) зарегистрировано в странах Африки, Азии и Латинской Америки: в Мадагаскаре, Сенегале, Папуа — Новой Гвинее, Гаити, Йемене.

— В России же была своего рода монополия на вакцины, к нам не пускали иностранные препараты, — говорит Оксана Станевич. — Только в рамках клинических испытаний. 

Прививались, снимали маски, выходили на улицы и заражались. Мы сделали исследование на эту тему, но нам не разрешили опубликовать эти данные. То есть не везде был доступ к информации. В авторитарных странах часть информации была скрыта. 

Другой проблемой стала транспортировка вакцин и препаратов для уменьшения тяжести течения заболевания. Из-за неправильных условий хранения при перевозке препараты теряли свои свойства, становились неэффективными. Некоторые фармкомпании обеспечивали доставку препаратов до пациентов, но не все были готовы платить за это. 

Глобально пандемия сильно изменила отношения между государствами, медиками и гражданами. 

— В пандемию стало понятно: мы в огромном кризисе, — уверена Оксана Станевич. — Новые знания, к сожалению, не всегда кардинально меняют систему здравоохранения. Однако то, что мы это увидели, — определенно точка роста.