«Ни паспорт, ни место жительства — не приговор»

«Я был учителем, а сейчас в рабочей одежде ищу бумагу для принтера»

До начала 2022 года Камран Манафлы был учителем географии в московской школе. В марте, когда в школу спустили государственные методички с оправданием «специальной операции» в Украине, он отказался работать по ним. Написал пост в инстаграме и заявил, что «у него есть свое мнение» и он не хочет «быть зеркалом государственной пропаганды». После чего директор школы начала Камрана травить, а затем уволила за «аморальное поведение» и стала угрожать «посадить на пятнадцать лет». Из-за этого Камран принял решение уехать из России.

Выбор страны эмиграции пал на США, просто потому что у мужчины была открытая американская виза, а делать европейскую уже не оставалось времени. Принимая это решение, Камран сразу отдавал себе отчет в том, что работать учителем в США не сможет. Он убежден, что для этого необходимо знать американскую систему образования изнутри — то есть самому пройти через опыт обучения там.

«Я знаю, каково это быть студентом и школьником в России, — объясняет Манафлы. — Поэтому я понимал проблемы своих учеников. А представление о школах США у меня сформировано исключительно по моей рабочей поездке в 2019 году и по голливудским фильмам. Естественно, в жизни всё не так. А как можно работать учителем, не понимая, как устроена школа, не будучи частью этой культуры? Даже если бы у меня получилось, я не мог бы себя считать таким же хорошим учителем, каким я был в России».

Когда Манафлы приехал в США, он сразу же подался на политическое убежище. Решения по его кейсу всё еще нет, но, ожидая его, мужчина находится в стране легально, в том числе со свободным доступом к рынку труда. Когда Камран начал думать, чем заниматься, он обратил внимание, что в США есть две профессии, по которым работает больше всего русскоязычных эмигрантов: дальнобойщики и инженеры телекоммуникаций. По словам Камрана, на последних в США был большой спрос, потому что активно строится инфраструктура для сетей 5G.

«Я подумал, что это может мне подойти, потому что я люблю физику. Я прошел обучение онлайн, почитал документацию и съездил в несколько компаний, в одну из которых меня взяли на стартовую позицию. Знаете, это как на стройке: всегда нужен человек, который ничего не умеет и ему доверяют перекладывать цемент из одного ящика в другой. Поэтому мне сказали: окей, будешь на самой низкой позиции зарабатывать копейки, согласен? Я согласился, а что мне еще было делать?» — вспоминает Камран.

Вскоре он уволился, не понравилось отношение руководства к сотрудникам. Но отметил: то, что он делает, ему понятно, и в этом можно развиваться дальше. Когда Манафлы устроился в новую компанию, он, по его словам, изучал сферу своей новой деятельности «день и ночь»: старался всё запомнить в деталях, снимал на видео, что делают коллеги, и пересматривал по вечерам, изучал различные виды оборудования, «пытался всю эту информацию впитать, как губка». Постепенно начало получаться, и уже через год Камран собрал собственную бригаду. Сейчас у него свой бизнес в Сиэтле — несколько бригад инженеров телекоммуникаций, работу которых он контролирует.

Но эмоционально отказ от профессии учителя до сих пор переживается с трудом: «Я помню, когда только устроился на новую работу, мы заехали в книжный магазин, чтобы купить бумагу для принтера. Я зашел в магазин и увидел там книгу “Мой любимый первый учитель”. Если честно, я даже слезу пустил. Хотелось плакать очень сильно, потому что вроде как я был учителем, а сейчас в рабочей одежде ищу бумагу для принтера».

Коллеги подбадривают Камрана, говорят, что профессия инженера телекоммуникаций тоже полезная. Но Манафлы всё равно с грустью замечает, что работать с детьми и подростками ему было интереснее: «Я получал гигантское удовольствие от того, что как-то мог поменять мировоззрение определенного человека. Это была очень высокая цель, конечно».

«По происхождению я — азербайджанец. Моя семья переехала в Россию, когда я был ребенком. И в моей школе в Твери было абсолютно нормальным, когда учителя называли меня “чуркой”. И я про себя так и думал, потому что я же не русский. По этой же причине меня многие школы в России отказывались брать на работу. И я с этим жил много лет. А здесь, где практически все — эмигранты, мне спокойно и хорошо. Моральное спокойствие — это самое главное», — делает вывод мужчина.

На пути к интеграции

Волну эмиграции, начавшуюся в 2022 году, называют одной из самых масштабных «утечек мозгов» из России со времен распада СССР. По оценкам группы независимых социологов OutRush, наибольшую часть уехавших составили айтишники: РФ покинула почти половина IT-специалистов от их общего числа в стране. Но также уехало огромное количество людей, занятых в сферах образования, НКО и журналистики.

Представителям этой второй группы уже в эмиграции пришлось задуматься о том, чтобы поменять профессию. Как рассказал «Новой-Европа» сотрудник проекта OutRush, попросивший об анонимности, сменили область деятельности 31% участников их опросов. При этом выбор часто делается в пользу сферы IT. Так, 13% из тех, кто не работал в этой области до эмиграции, перешли именно туда.

На менее квалифицированную работу перешли, однако, немногие. За два года 5% бывших айтишников переместились в продажи, в производство, на офисную работу. Среди тех, кто работал в науке и образовании, — таких около 3%.

«Многие ушли в международный бизнес или на местный рынок», — комментирует эксперт. К ноябрю 2024 года 17% респондентов уже работали на компании той страны, куда приехали. Однако этот показатель сильно варьируется. Так, наибольшая доля занятых на местных рынках — в США: там этот показатель достигает 50%. Чуть ниже — в Канаде, Израиле, Швеции, Финляндии и Казахстане: от 30% до 45%.

Именно такой путь интеграции, по сути, прошел и бывший учитель географии московской школы Камран Манафлы. При этом он считает, что в целом продолжать работать в образовании, в том числе создавать русскоязычные школы и другие образовательные инициативы для детей эмигрантов за рубежом, — полезное и важное дело. Просто для себя этот путь Камран не рассматривал. По его мнению, важно всё-таки интегрироваться в принимающее общество.

«Я думаю, можно найти золотую середину, — размышляет он. — Российская система образования очень хорошая, поэтому я ничего плохого в школах или университетах в изгнании не вижу. Если есть спрос, если есть дети из России, которые хотят продолжать обучаться в реалиях российской системы, почему нет? Но интегрироваться надо обязательно. Это вопрос уважения к обществу. Если общество тебя принимает, странно не говорить на его языке».

В целом, как отмечают исследователи из OutRush, на четвертом году эмиграции экономическое положение и эмоциональное состояние большинства заметно улучшились. Больше половины участников опроса сказали, что ощущают себя счастливыми. Но насколько это связано именно с ранним решением о смене профессии, уже пережитой потерей и найденным новым смыслом деятельности, сказать сложно.

«Почему бы не пойти по стопам Набокова?»

Понимал, что не сможет продолжать свое дело, и Алексей Дуленков — муниципальный депутат из Подмосковья. Он переехал в Германию в 2023 году по гуманитарной визе и, как только закончились языковые курсы, решил «найти приложение своим силам». Так как уровень немецкого языка у него пока не очень уверенный, Дуленков стал актером массовки. Такая идея ему пришла в голову после того, как он увидел, как в Праге снимается в массовке его друг.

«Меня эта идея так зацепила. Пока я находился в России, на такого рода занятия времени не хватало, а теперь его достаточно. Тем более что, например, Владимир Набоков сто лет назад тоже снимался в массовке в Берлине. И я подумал: почему бы не пойти по стопам Набокова?» — иронично говорит Алексей.

В декабре 2024 года он подал заявку на участие в съемках сериала «Вавилон-Берлин», действие которого разворачивается в Германии в 1930-х годах. Дуленкова пригласили на фотопробы, а потом предложили сыграть роль прохожего — представителя высшего общества.

«Было обязательное условие не стричься в течение какого-то времени, чтобы волосы достаточно отросли и парикмахер на киностудии смог сделать стрижку по моде тридцатых годов. Собственно, это единственное условие. И всё. Я пришел в назначенное время. Там были построены грандиозные декорации района Шарлоттенбург. И я два дня отработал пешеходом. Нам указывали маршрут, по которому надо ходить и не смотреть в камеру», — рассказывает Дуленков.

После этого он сыграл еще одну роль в том же сериале — депутата коммунистической партии Рейхстага 1933 года. За один съемочный день ему платят около 120 евро. «Понятно, что это очень небольшие деньги. Но мне интересно, плюс практика немецкого языка», — говорит Алексей.

Спустя пару неделю после разговора с “Новой-Европа” Дуленков действительно устроился курьером в службу доставки UPS в Берлине.

«В конце концов, депутат моего уровня в России — это скорее статья расхода, чем дохода, — добавляет Дуленков. — Хотя занятие политикой и помогало мне самореализовываться».

Заниматься политикой в изгнании Дуленков не видит смысла, потому что, по его мнению, участвовать в борьбе за власть в России, находясь за границей и имея ВНЖ другой страны, всё равно невозможно. Но допускает, что в Германии сможет пойти в активистскую деятельность, например, в экологической сфере, а возможно, и открыть собственный бизнес.

«С другой стороны, мы же знаем, как Владимир Ильич [Ленин] еще в январе 1917 года писал своим друзьям: мы, старики, скорее всего, не увидим битвы грядущей революции. Хотя до битвы оставалось меньше двух месяцев. Но надо помнить и опыт белой эмиграции. В Берлине 1920-х годов было дикое количество россиян, которые тоже надеялись скоро вернуться, а в итоге бывшие князья пошли работать в такси. Поэтому надо налаживать жизнь свою здесь, адаптироваться», — размышляет Алексей.

Точка выбора

Возможно ли заниматься за границей общественно значимой деятельностью, ориентированной на Россию, — вопрос, который в последние месяцы из абстрактных дискуссий перешел в разряд предельно материальных.

Почти сразу после прихода в Белый дом на второй срок президент США Дональд Трамп принял решение заморозить американское финансирование гуманитарных проектов по всему миру, которое в том числе осуществлялось за счет грантов Агентства США по международному развитию (USAID). В число этих проектов попали и некоторые российские НКО и медиа «в изгнании». В связи с этим в русскоязычном медиапространстве стали активно обсуждать, что делать эмигрантам, уехавшим из России ради того, чтобы продолжать заниматься своей работой без цензуры, — преимущественно журналистикой и правозащитой.

Экономист Владислав Иноземцев высказал мнение, что нужно уходить из профессии и пытаться максимально интегрироваться в общество принимающей страны.

«Я и мои коллеги неоднократно говорили о том, что российские эмигранты — это европейски мыслящие, хорошо образованные и предприимчивые люди, которые в будущем могут принести большую пользу принимающим странам. <...> Однако поддержка российской эмиграции должна быть сосредоточена на обеспечении условий ее успешной интеграции в принимающие общества, и ни на чём больше», — написал Иноземцев в своей колонке для The Moscow Times.

Но это общественно важная сфера, необходимая для помощи людям, и поэтому ее нужно поддерживать грантами на гуманитарные проекты. Также это поможет удержать уехавших из России профессионалов в этой области.

С идеей, что русскоязычные медиа в изгнании нужны несмотря ни на что, согласен и бывший редактор отдела мнений газеты «Ведомости» Максим Трудолюбов. «Нужно всеми силами поддерживать русскоязычную медийную, книжную и культурную среду, поскольку она является публичным пространством, центральной площадью “полиса” для людей, у которых нет полиса, нет общей страны, общей политики, экономики и общественных движений. Это относится и к тем, кто в России, и к тем, кто не в России», — считает он.

На вопрос, какой выбор сделать сейчас представителям общественно значимых профессий, которые хотели бы продолжать работать в российском политическом контексте, у Трудолюбова есть свой ответ: «Можно вдохновляться опытом людей — а их ведь немало, — которые становятся мастерами в чем-то, строят не связанные с Россией проекты, стартапы, сервисы. Это важно для будущего и для взаимной поддержки».

Сам Трудолюбов также пытается найти способы выражения позиции и донесения смыслов через другие каналы, не только текстовые.

«Я решил не занимать позицию жертвы внешней темной силы»

В марте в венской галерее Maya Galerie прошла персональная выставка художника Max Trutt (он же Максим Трудолюбов) — одного из основателей и бывшего редактора раздела мнений газеты «Ведомости». На его картинах изображены зайцы, волки и другие животные, отсылающие к античным, басенным и религиозным мотивам. Как говорит сам Трудолюбов, в них «не столько про Россию, сколько про людей».

Псевдоним Max Trutt он выбрал, отчасти потому что «его легче произносить людям, не говорящим на русском», а также потому что так проще относиться к своему творчеству как к проекту или стартапу.

Трудолюбов задумался об альтернативах журналистике после 2014 года, когда «Ведомости», по сути, отобрали у собственников. Тогда был принят закон, ограничивающий иностранный капитал в медиа долей в 20%. До этого момента более 60% «Ведомостей» принадлежали британской FT Group (Financial Times) и американской Dow Jones & Co (Wall Street Journal).

Максим писал статьи для New York Times, делал проект «Идеи» для Медузы, перешел в экспертную сферу и стал работать в исследовательских центрах, в частности в американском Институте Кеннана, занимающемся изучением СССР и постсоветской России. Но в какой-то момент он понял, что ему «необходимо изменение в собственной позиции».

«Все, что происходило после проваленных протестов 2012-го, аннексии Крыма 2014-го, заставило меня усомниться во многом из того, что мы [экспертное сообщество] делали. Но я решил не занимать позицию жертвы внешней темной силы, которая наказывает за правду. Ведь всегда легко и выгодно почувствовать себя гонимым. Вместо этого я стал критически думать о том, что делал лично я. Мне захотелось сменить перспективу, и в этот момент я пришел к тому, чтобы вернуться к своим попыткам заниматься искусством», — вспоминает Трудолюбов.

Трудолюбов учился в МАРХИ (Московский архитектурный институт), всегда любил рисовать, но не занимался этим всерьез. Последние два-три года Максим решил сделать искусство своей работой, которая помимо прочего должна приносить деньги, и это оказалось для него «очень важной внутренней сменой позиции, спуском с высоты позиции эксперта-редактора на позицию человека, который отправляется на какую-нибудь стройку и очень плохо понимает, что происходит».

Первое время Максим занимался графикой, потом живописью, учился применять цифровые инструменты. В прошлом году он начал осваивать мир галерей, опен-коллов и онлайн-платформ для продажи искусства, а также налаживать социальные связи и пытаться интегрироваться в художественное коммьюнити Вены.

«Я стремлюсь задействовать все, что я могу придумать, иду маленькими шагами, но настойчиво и последовательно. Говорю с художниками, кураторами, пытаюсь попасть в общие проекты, например, мы сейчас готовим коллективный проект с художником из Нигерии, попутно я готовлю рассылку, в которой будет искусство, политика и картинки. Я не австриец, как и не был бы, если бы жил в Японии, японцем. Но я все равно представляю некоторое сообщество — мигрантское, если угодно, за пределы которого хочется выйти. Понятно, что в Москве, где я родился, было бы не так. Но здесь так. И это большая школа смирения», — считает Трудолюбов.

Параллельно Максим продолжает работу в экспертных структурах и периодически сотрудничает с различными СМИ. Ему по-прежнему интересно заниматься текстами, и он не хочет от этого полностью отказываться.

«Но я, наверное, не очень могу делать это в прежнем режиме, не могу говорить “как знающий”. Я очень разочарован монологичностью [медиа-пространства] и современной культуры в целом, в которой люди сидят по своим стаканам, варятся в них и постепенно убеждаются в том, что только они правы», — говорит он.

«Я и сейчас делаю полезное дело, просто по-другому»

Сделать выбор, оставаться ли в профессии, пришлось недавно и Лике, попросившей не называть ее фамилию.

Последний год жизни в России Лика работала на телеканале «Дождь» редактором соцсетей, иногда делала сюжеты для эфира. Девушка планировала и дальше развиваться в журналистике, но в начале марта 2022 года «Дождь» был заблокирован Роскомнадзором по просьбе Генпрокуратуры, и редакция объявила о приостановке вещания. Тогда же всем сотрудникам посоветовали покинуть Россию.

Лика уехала в Ташкент, где познакомилась с комьюнити программистов. Затем все они переехали в Тбилиси. Тогда же девушка поняла, что возвращаться на «Дождь», когда он возобновил вещание из-за границы, ей не хочется. Поработав еще с несколькими медиа-проектами, Лика поняла, что в этой сфере нет стабильности: никто не знал, что будет с финансированием завтра или через год.

Еще параллельно с работой в медиа она начала учить язык программирования Python. А когда завершился ее последний проект в The Village, девушка оставила попытки найти что-то в журналистике и начала учиться программированию full-time. В это время, примерно полгода, финансово ей помогала семья. Лика училась сама: проходила бесплатные курсы в интернете, решала задачи, много общалась со знакомыми программистами и даже нашла ментора — человека, который помог сформулировать стратегию обучения, составить учебный план, редактировал код и просто эмоционально поддерживал. Он же помог получить Лике первую работу: в его собственную команду искали джуна.

«В целом, я не считаю, что программирование — какая-то суперсложная техническая сфера, это вообще не rocket science. Это базовая, несложная инженерная работа, просто кому-то это может быть неинтересно. Но если человеку это нравится, он сможет перейти из любой гуманитарной сферы. Нужны лишь усердие и умение искать информацию. А благодаря тому, что я работала в российских медиа, этого у меня как раз было достаточно», — рассказывает девушка.

Сейчас она работает уже в американском стартапе Blobfish AI, который занимается разработкой симулятора звонков с искусственным интеллектом для тренировки support-менеджеров, и параллельно учится в школе программирования 42 school во Франции, чтобы «изучить какие-то более фундаментальные вещи», на которые не хватило сил в процессе самостоятельного обучения.

Вспоминая свои впечатления в новой сфере, девушка говорит, что первое, что бросается в глаза на контрасте с журналистикой, — разница в зарплате. В IT девушка стала зарабатывать гораздо больше, что позволило скопить финансовую подушку и почувствовать себя спокойнее.

«Плюс есть понимание своей ценности для коллектива. В журналистике она тоже была, но когда ты сравниваешь свой доход или свои рабочие условия с условиями людей из других сфер, возникают вопросы. Я не хочу кого-то хейтить, но у меня был опыт работы в медиа, где к сотрудникам относились как к шестеренкам в большой системе: если винтики сломаются, их заменят новыми. Это очень сильно влияло на ментальное здоровье и самооценку», — говорит Лика.

Помимо этого, рынок IT гораздо шире: можно работать в любой стране мира, что тоже придает уверенности в завтрашнем дне и понимания своих дальнейшей карьерных перспектив.

«Но я научилась видеть общественно-полезную цель и в своих новых проектах. Например, на первой работе я разрабатывала продукт для юристов, который помогает им работать с большими объемами документации. Нынешняя компания создает софт для обучения support-менеджеров. То есть я и сейчас делаю хорошее, полезное дело, просто по-другому», — говорит она.

«Конечно, грустно, но это жизнь»

Михаил Коростиков проработал четыре года в отделе международной политики издания «Коммерсантъ», три из которых входил в журналистский пул министра иностранных дел Сергея Лаврова. Но в 2019 году, вскоре после того как из газеты ушел весь отдел политики в знак протеста против увольнения корреспондента Ивана Сафронова, Михаил также уволился из «Ъ».

Коростиков стал заниматься международным пиаром банковского сектора. Однако когда из-за пандемии коронавируса всё международное сотрудничество приостановилось, он переключился на создание национальной системы зеленого финансирования: начал заниматься разработкой законодательства, необходимого для декарбонизации экономики в соответствии с Парижским соглашением, который Россия подписала в 2016 году, а ратифицировала в 2019-м.

«Был очень краткий период, когда даже Путина удалось убедить, что декарбонизация — хорошее дело, — вспоминает Михаил. — И наша задача заключалась в том, чтобы объяснить банковскому сектору, промышленности, госорганам, что делать для уменьшения зависимости экономики от природных ресурсов. В сентябре 2021 года документ был подписан Михаилом Мишустиным и до сих пор действует. Конечно, до войны это было намного востребованнее. Кому сейчас эта зеленая декарбонизация нужна?»

Во время работы над документом Михаил познакомился с коллегами из британской компании CBI, которая предоставляет техническую поддержку разработки политики в области декарбонизации. Именно им Михаил позвонил в марте 2022 года, когда оказался в эмиграции и без работы.

Несмотря на то, что у Михаила нет инженерного образования и на тот момент не было достаточных технических знаний в этой сфере, ему предложили выполнить тестовое задание на позицию консультанта. По словам мужчины, оно было скорее «на понимание общих принципов функционирования этой сферы и здравомыслие».

«Вообще, по моему опыту, не надо бояться подаваться в иностранные компании, потому что самое важное, на что смотрит работодатель и что в мире в огромном дефиците, — это договороспособность, здравомыслие и умение логически мыслить. А всякие технические знания добираются в процессе», — считает Михаил.

Он признает: ему очень помог тот факт, что британские коллеги уже знали его как ответственного и умного человека, с которым приятно общаться и который соблюдает договоренности. Поэтому Михаил уверен, что нетворкинг даже важнее наличия знаний или навыков.

Сейчас он — связующее звено между заказчиком и технической командой компании: «Например, у меня в портфеле Таиланд, Руанда и Гана. Эти государства хотят, чтобы им помогли разработать законодательство в области декарбонизации экономики. Я пишу этот документ. Но так как я сам не в курсе всех технических особенностей, то я делаю это в плотном взаимодействии с инженерами, физиками, химиками, технологами. Моя задача — интегрировать это всё в понятный и связный текст, который может быть впоследствии использован на финансовом рынке страны».

Для этого нужно было освоить бизнес-английский. Но в первые полгода после начала войны, по словам Михаила, у него было столько ужаса и одновременно адреналина, что организм мобилизовался и был готов перестраиваться.

Тем не менее Михаил признается, что периодически скучает по журналистике, — нынешняя работа менее интересная, хотя при этом она не требует от него сильных эмоциональных затрат и обеспечивает финансовую стабильность: 

Не видит Михаил себя и в англоязычной журналистике, потому что считает, что рынок медиа сокращается, а профессия журналиста становится всё менее востребованной: «Я рекомендую абсолютно всем журналистам учить английский и переквалифицироваться, потому что я не знаю ни одного человека, который оставался бы в журналистике и был бы счастлив. Мой пример показывает, что ни паспорт, ни место жительства — не приговор».