«Синдром внезапной русской смерти»

В августе 1991-го Советский Союз действительно находился в состоянии развала. В декабре Ельцин, Шушкевич и Кравчук подпишут так называемые Беловежские соглашения, которые подведут окончательную черту под историей СССР. Видя, что все идет к финалу, группа высокопоставленных советских руководителей — противников демократических изменений и перестройки — попыталась захватить власть в стране, но попытка переворота закончилась неудачей. Генпрокуратура выпустила ордеры на арест заговорщиков.

Одним из них был Борис Пуго, министр внутренних дел СССР. 22 августа сотрудники КГБ выехали арестовывать Пуго — в качестве понятого их сопровождал Григорий Явлинский, на тот момент бывший заместителем председателя Совета министров СССР.

Пуго, смертельно раненного в голову, нашли в его квартире — дверь силовикам открыл тесть. Рядом с министром лежала жена, тоже с ранениями в голову — она была еще жива, но, по словам Явлинского, в абсолютно невменяемом состоянии. Она скончалась на следующий день в больнице. По версии следствия, Пуго сначала выстрелил в голову супруге, а потом себе — снес челюсть и часть черепа. На тумбочке лежали две предсмертные записки. В первой Пуго объяснял: «Совершил абсолютную для себя ошибку, равноценную преступлению. Да, это ошибка, а не убеждения. Знаю, что обманулся в людях, которым очень верил….» В другой записке, написанной женой, говорилось: «Дорогие мои! Жить больше не могу. Не судите нас. Позаботьтесь о деде. Мама». 

Хотя официальной версией стало самоубийство, к смерти министра возникло много вопросов. В частности, непонятно, почему пистолет, из которого Пуго выстрелил себе в голову, лежал на тумбочке. Сын погибшего позже объяснял, что его вынул из рук Пуго 90-летний тесть, но не рассказал об этом в своих показаниях, потому что испугался. 

Уже через два дня стало известно еще об одном громком самоубийстве — покончил с собой 68-летний маршал СССР Сергей Ахромеев: он поддержал переворот, но не был его непосредственным участником. Тело чиновника обнаружили 24 августа в его кабинете в Кремле. В 10 часов вечера дежурные офицеры заметили, что в кабинете Ахромеева не было света, но в двери торчал ключ.

Подозревая неладное, они зашли внутрь и увидели Ахромеева, который сидел возле батареи в своей маршальской форме. На шее маршала была петля из синтетического шпагата — плотной бечевки, верхний конец которой был аккуратно закреплен на оконной раме обычным скотчем. Рядом с ним валялись записки, в которых он рассказывал, как пытался покончить с собой: «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка в 9.40 не удалась — порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами все повторить вновь». Впоследствии те, кто пытался расследовать смерть Ахромеева, задавались вопросом: перед кем он отчитывался? И если он действительно хотел покончить жизнь самоубийством, то почему не сделал это в своей квартире — тем более учитывая, что его семья в это время была на даче?

Еще через два дня, 26 августа 1991 года, из окна своего дома, с пятого этажа, выбросился 63-летний Николай Кручина, управляющий делами ЦК КПСС. Офицер, дежуривший в подъезде, не сразу понял, что произошло: услышав звук, с которым тело ударилось о землю, он сначала подумал, что это взрыв. Кручина также оставил предсмертную записку: «Я не заговорщик, но я трус.

Сообщите, пожалуйста, об этом советскому народу». Позже следователи нашли еще одну записку, в которой он как будто продолжал объясняться: «Я не преступник и заговорщик, мне это подло и мерзко со стороны зачинщиков и предателей. Но я трус. Прости меня, Зойчик [жена Кручины — Зоя Ивановна. — Прим. ред.], детки, внученьки… Никто здесь не виноват. Виноват я, что подписал бумагу по поводу охраны этих секретарей. Больше моей вины перед Вами, Михаил Сергеевич, нет. Служил я честно и преданно». С 1983 года Кручина отвечал за бюджет, финансы и имущество партии, которое оценивалось газетой The New York Times в 9 миллиардов долларов. Своей карьерой покойный чиновник был обязан лично Горбачеву.

Если все эти смерти можно было отнести к августовским событиям, то следующая череда самоубийств партийных чиновников, казалось, не имела с путчем ничего общего. 6 октября 1991 года выбросился из окна бывший управляющий делами ЦК КПСС 80-летний Георгий Павлов, который занимал эту должность еще до Кручины.

От партийных дел он отступил в 1983 году, уйдя на пенсию. Следователи установили, что Павлов покончил с собой на сытый желудок и на трезвую голову. В левом кармане его брюк лежала записка: «Только кремация». Следователи установили, что так как у Павлова не было сил залезть на подоконник, он воспользовался креслом — снял тапочки, шагнул на спинку и затем вышел в окно. Адвокат Генрих Падва так комментировал самоубийство Павлова: «Конечно, есть предположение, что это не самоубийство, а убийство… Я точно знаю, что он был осведомлен значительно больше, чем Кручина. Именно Павлов делал деньги в те (брежневские) годы…»

Самое загадочное из всей этой череды самоубийство произошло 17 октября 1991 года, когда свел счеты с жизнью бывший завсектором США международного отдела ЦК КПСС Дмитрий Лисоволик. В тот вечер Лисоволик находился дома с женой и сыном — они вместе смотрели телевизор. По словам жены, после окончания передачи он вышел покурить на балкон. Через несколько секунд супруга услышала скрип двери, а когда вошла в комнату, где был балкон, увидела, что муж перелезает через балконные перила, и не успела его остановить. 

Эти смерти в конце 1991 года ставили мрачную точку в истории Советского Союза. Волна самоубийств отражала личные и системные потрясения — крах старого порядка, потерю власти, страх перед будущим. Но с окончанием СССР этот феномен не исчез. В ельцинскую эпоху странные смерти высокопоставленных чиновников и бизнесменов продолжались, уже на фоне приватизации и передела собственности. А в путинской России приобрели почти системный характер.