Окна мефедрона

В местных белгородских чатах обсуждают вопросы о том, как собрать тревожный чемоданчик, где прятаться при обстрелах, и нужно ли уезжать из города или нет. В соцсетях белгородцы публикуют фотографии заклеенных окон — местные их называют «снежинки». Считается, что такая подготовка жилья может снизить риск осколочного ранения. «Снежинок» после каждого прилета становится всё больше: уже нельзя пройти по городу и не увидеть их. Люди обсуждают, как правильно заклеивать: кто-то говорит, что нужно крест-накрест и малярным скотчем, а кто-то — прозрачным и внахлест. 

Сразу после 24 февраля в Белгороде обстрелы были только слышны, попаданий по территории областного центра было очень мало. После контрнаступления ВСУ в Харьковской области в сентябре взрывы стали почти ежедневными, но были не очень громкими и последствий от них почти не было. Теперь же от взрывов у местных часто дрожат стены. 

Реакция людей на обстрелы изменилась. Когда только началась война, люди в основном не прятались. Теперь, когда летит ракета ПВО, некоторые люди стараются как-то спрятаться: на улице — убежать в какое-то укрытие, а если взрывы особенно громко и близко — спрятаться в ванной или коридоре. 

«Я на передовой воюю, я штурмовик, кто меня трогать будет»

В домах прячутся не только местные жители. Савелий (имя изменено, аудиозапись беседы есть в распоряжении редакции) стоит в подъезде многоэтажки и что-то достает — это оказывается колба. Он нагревает ее с помощью зажигалки. И словно ищет кого-нибудь, с кем можно поговорить. 

Савелий, по его словам, военный из ЧВК «Вагнер». Он приехал в Белгород на отдых, уже через день ему снова в бой — под Бахмут. Наемник говорит, что на войне очень страшно. 

Когда спрашиваешь его о фронте, он сразу переводит тему: «Давай не о войне». 

Пока он отдыхает и курит, парень рассказывает, что на фронте не получится употреблять наркотики, поэтому делает это в приграничном городе. Савелий хвастается: «Меня даже менты тут не трогают. Меня с этим [показывает на пакетик с белым порошком. — Прим. авт.] принимали. Отгадай, что было? Они просто отдали мне вещества обратно и отпустили. Ну конечно, я на передовой воюю, я штурмовик, кто меня трогать будет?»

Савелий предлагает прогуляться до ближайшего магазина. Он хочет сделать водник из бутылок, чтобы курить наркотики, а потом заселиться в отель — на улице уже стемнело. 

Мы идем в ближайший торговый центр, по дороге Савелий рассказывает свою историю. Он попал в ЧВК через отца-военного. Отец отправил сына после престижного московского вуза на войну, чтобы «перевоспитать». Савелий показывает фотографии своей прежней московской жизни: машины, тусовки, девушки. Вагнеровец листает ниже и доходит до 24 февраля — вот в телефоне уже фотографии оружия и сослуживцев. 

Почему он пошел не в армию, а в ЧВК? Савелий говорит, что в ЧВК зарабатывает 4700 долларов в месяц, в армии так много не заработаешь. «В ЧВК людей берегут, а в армии… Не всегда, скажем так», — добавляет он. 

Наемник не очень понимает, за что воюет. 

— Какие они там? Да обычные «хохлы». Ничем они от нас не отличаются. Просто их в головах вот такими страшными нарисовали. Ну националисты — это же просто идеология. У них также две руки, две ноги. Никакие там не монстры с тремя глазами, пятью руками и шестью автоматами. 

— А кто был на Донбассе?

— Да никого там не было, тем более Америки. 

— А кто тогда стрелял? 

Савелий долго молчит, так и не отвечая на вопрос. 

Савелий заходит в туалет торгового центра, достает нож и начинает резать бутылки. На вопрос, безопасно ли это, вагнеровец отвечает, что делал так уже много раз и всё было нормально, тем более его «не тронут». Он достает из пояса пакетик с белым порошком. На вопрос, что это, он отвечает, мефедрон, «точнее, кое-что другое, но почти мефедрон». 

Он засыпает порошок и табак, поджигает их. От дыма становится дурно.

В Белгороде, считает наемник, сейчас полностью безопасно. «Я даже не слышу, когда тут прилетает, моя психика, мой мозг не воспринимает эти удары [по Белгороду]. Я знаю, что такое, когда бьет в 30-50 метрах от твоего окопа, — это норма. Кровь из уха идет, когда тебя глушат. Я так живу. Поэтому эта *****, которая здесь [в городе], просто смехотворная», — говорит Савелий. 

Он моет свое устройство для курения и аккуратно складывает бутылки в пакет. Савелий идет заселяться в отель. 

На ресепшене он долго ругается с работницей отеля — из-за «желтого уровня террористической опасности» заселяться в отель без оригинала паспорта нельзя. 

В ЧВК, как рассказал Савелий, забирают паспорта и хранят их «на базе». База, по его словам, находится в Луганске. Официально это для того, чтобы если его убьют, у семьи проблем не было. 

Вагнеровец связывается со знакомыми военными — они рядом снимают квартиру, он едет к ним.

«После прилета я начала действительно бояться»

Местная жительница Елена (имя изменено по ее просьбе), рассказывает, что после начала войны ей постоянно снятся кошмары. Ей снится, что Белгород обстреливают, что в ее дом и рядом падают ракеты. Девушка рассказывает, что стала видеть кошмары почти каждую ночь после особенно громких взрывов. 

Елена теперь не может слушать песни про войну — начинает плакать. 

В многоэтажном доме, где живет девушка, заклеено уже пять окон. И ее — шестое. У нее маленькая комната и кровать прямо напротив окна — если рядом прилетит, то может выбить стекла. На ее окнах прозрачный скотч крест-накрест — она думает, что это поможет в случае взрыва не разлететься осколкам. 

Раньше во время обстрела Елена ничего не делала — просто продолжала заниматься своими делами. Теперь же, когда громко, прячется в ванне. Девушка рассказывает, что недавно была на улице, когда начался обстрел. Некоторые люди просто стояли и смотрели, как летят ракеты, а часть горожан побежала прятаться в ближайший магазин. Елена была в их числе: «Я не знаю, откуда я это знаю, но почему-то сразу поняла, что сейчас на улице небезопасно. Инструктажи я не смотрела, но на каком-то подсознательном уровне поняла, что нужно бежать». 

Где находятся бомбоубежища и укрытия, и есть ли они в принципе, большинство жителей Белгорода просто не знают до сих пор.

Елена остается в городе — ей просто некуда ехать. В пункт временного размещения беженцев, куда теперь принимают и белгородцев, Елена ехать не хочет: у девушки есть кредит, но при эвакуации он останется и ей нечем будет платить за него.

«Слабо верю в то, что малярный скотч сможет спасти от осколков»

Алёна — местная активистка. Во время очень громких обстрелов она сидит в коридоре своей квартиры: там нет окон, и если близко прилетит, осколки не поранят. У нее в коридоре лежит папка с документами — это на случай, если придется быстро уезжать. 

В доме напротив Алёны заклеены окна. В основном заклеивать стали после недавних обстрелов; особенно громко стало после подрыва Крымского моста и новой фазы эскалации ракетной войны. Все новые заклеенные окна у себя в районе активистка фотографирует — хочет позже посмотреть на тенденцию: начнет ли кто-то снимать скотч? 

Сама девушка окна у себя в квартире заклеивать не стала: «Как-то слабо верю в то, что малярный скотч сможет спасти от осколков». 

Алёна рассказывает, что у людей появилось больше вопросов к властям после сильных прилетов: «Почему, если война в Украине, прилетает нам? Может, что-то идет не так? Почему у нас Шебекино обстреляли?»

Активистка рассказывает, что у людей сильно поменялось настроение: теперь в основном люди выступают против войны. Многие голосуют ногами и уезжают в другие регионы России, подальше от фронта. 

Сама Алёна этого делать не хочет. У нее есть возможность уехать в другой регион, но он такой же опасный, как Белгород. 

Девушка рассказывает, что после попадания снаряда в многоэтажку на улице Губкина две недели назад власти наконец-то стали рассказывать людям, что делать при обстреле. На экранах в автобусах показывают видео с инструктажем, это же видео публикуют СМИ и распространяют в чатах.

«Я просто не имею права уехать»

19-летний Илья Костюков — создатель телеграм-канала «Белгородский антивоенный комитет». До введения «среднего уровня реагирования» — фактически элементов военного положения в регионе — канал занимался антивоенной агитацией. Теперь же, как говорит Илья, «у комитета связаны руки». Он сейчас помогает только военным в расторжении контракта и людям с антивоенной позицией при судебном преследовании.

Костюков рассказывает, что в основном люди остро реагируют на прилеты: небольшой процент белгородцев начинает выступать против войны, кто-то уезжает или увозит детей в другой регион. Из Белгорода, как считает парень, уехало 10 тысяч человек. В городе, по словам Ильи, закрываются некоторые спортивные секции, так как дети перестают туда ходить. 

Сам Костюков не станет уезжать из города — считает, что на нем лежит слишком большая ответственность перед сторонниками. Он добавляет, что вероятность пострадать от обстрела в городе сейчас очень мала.