В окружении стен

Опасное место

Обычный лагерь беженцев — это временное поселение. Но с лагерями палестинских по-другому: они существуют десятилетиями в Палестине, Ливане, Сирии и Иордании, и нет никаких предпосылок к их расформированию. По решению ООН, палестинскими беженцами являются не только они сами, но и их дети, внуки и далее по списку. Это единственный пример в мире, когда «беженство» передается по наследству. Символом подобных лагерей является ключ, потому как местные жители верят, что однажды смогут вернутся в свои дома, которые сегодня находятся на территории Израиля.

Шуафат был образован в 1965-м году и с тех пор только увеличивался в размерах. Изначально он был создан для иерусалимских арабов, которые потеряли свои дома в результате войны 1948-го года, но с годами тут появились и другие жители. Шуфат — единственный лагерь беженцев, находящийся непосредственно на территории Израиля, что позволяет его жителям относительно свободно передвигаться по стране и владеть израильским видом на жительство. Этим правом пользуются и террористы. За последние несколько лет немало терактов на территории Израиля было совершено террористами из этого лагеря беженцев. Многие палестинцы стремятся сочетаться браком именно с жителем или жительницей Шуафата, чтоб получить вид на жительство и свободу перемещения.

За несколько дней до поездки я пообщался с моими приятелями из Восточного Иерусалима (арабская часть города, которая, в отличие от лагеря беженцев Шуафат, не находится за забором) и пригласил их составить мне компанию. В ответ на мое предложение их глаза заметно округлились и они сказали мне, что в такие места ездить боятся. После этого разговора я обратился к знаменитому израильскому журналисту и арабисту Охаду Хемо, и тот посоветовал мне ни в коем случае не ехать в Шуафат одному. Так описывает Хемо этот лагерь беженцев в своей книге «Палестинцы: взгляд изнутри», которая стала в Израиле бестселлером: «Шуафат — это бесхозная территория, с годами ставшая убежищем для нарушителей закона, торговцев оружием и наркотиками, а порой и для бандитов, которые решили скрыться от органов правосудия Палестинской автономии».

После недолгих поисков я наткнулся на сайт благотворительной еврейско-арабской организации «Кульна» (в переводе с арабского — «все вместе»), соучредителем которой является Камель Джабарин, житель лагеря. К нему я и решил обратиться, и он с удовольствием согласился встретиться со мной и показать «достопримечательности» Шуафата.

Один на один с лагерем

В день поездки я немного нервничал, понимая, что жители Шуафата могут быть не очень рады гостям, подобным мне. Дорога от моего дома до ворот лагеря занимает около часа. Представьте, что в часе езды от вашего дома существует совсем другая планета с совсем другими людьми, с иными обычаями, законами (или с полным их отсутствием, как в нашем случае). Представили? А теперь вообразите, что на этой планете живут люди, которые не очень жалуют жителей вашей планеты и периодически демонстрируют это, совершая теракты против ваших соплеменников. Не самая приятная картина вырисовывается, не так ли?

Въезд в Шуафат абсолютно беспрепятственный, заехать туда может каждый, а выехать только тот, у кого есть соответствующий документ.

Благополучно добрался до лагеря и написал Камелю, что я на месте, как и договаривались, ровно в 9. Ответа не последовало. Я написал еще раз и еще раз, а затем позвонил ему. Ответа не было. Проходящие мимо моей машины люди с интересом рассматривали меня. В подобных местах чужака видно за километр. Я старался вести себя максимально спокойно, периодически пытаясь связаться с Камелем. Безуспешно.

В голову стали закрадываться страшные мысли: может быть, местные бандиты узнали, что Камель пригласил в лагерь еврея, и решили его как-то наказать? Вспомнились и слова Хемо, что одному в лагерь беженцев идти ни в коем случае не стоит.

После шестого или седьмого звонка, когда на часах было 9:33, мне наконец ответил сонный голос Камеля:

— Игорь, прошу прощения! Дочка играла вчера с телефоном и убрала на нем звук. Я проспал! Через несколько минут приеду за тобой.

Камель появился около 10-ти, я пересел в его машину, и мы начали нашу экскурсию по лагерю.

Дворники БАПОР и граффити про 7-е октября

По мере нашего продвижения вглубь лагеря передо мной открывалась все более и более жуткая картина — что-то среднее между бразильскими фавелами и индийскими трущобами. Узенькие улочки, заставленные машинами, двухлетний ребенок, идущий прямо по проезжей части за руку со своим трехлетним братом, пешеход и водитель, которые остановились посреди дороги, чтобы пообщаться. Параллельная реальность, другая планета. Менее чем в пяти километрах от этого богом забытого места находится кнессет, израильский парламент, где принимают законы, где с почетом встречают лидеров зарубежных государств, где демократия и свобода слова — это святые слова. Невероятно.

Мы выходим из машины и попадаем на узенькую улочку, где кроме нас есть только два дворника, одетые в жилетки с надписью ООН. Увидев на моем лице удивление, Камель поясняет, что в лагере есть один район, за который ответственна мэрия Иерусалима, а остальные два находятся под управлением ООН, а если быть более точным, то под управлением UNRWA или БАПОР (Ближневосточное агентство ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ). Многие из сотрудников этого самого БАПОР участвовали в погромах и убийствах евреев 7-го октября прошлого года, и с тех пор Израиль всеми силами пытается лишить агентство полномочий и выдворить его с территории Газы и с Западного Берега (за несколько дней до моего визита в Шуафат в кнессете был принят закон о прекращении работы БАПОР на территории Израиля с 2025-го года).

— Проблема в том, что альтернативы БАПОР на сегодняшний день нет, — возмущается Камель, глядя на одиноких дворников. — Мэрия Иерусалима не может справиться с одним районом лагеря, который находится под их управлением, куда им еще два? — задает он риторический вопрос. Глядя на то, как выглядит лагерь, мне трудно с ним не согласиться.

На стенах я то и дело замечаю надписи «7 октября» и изображения ракет.

— Жители лагеря радовались 7-го октября? — задаю я Камелю неудобный вопрос.

— Были и такие, которые радовались, — отвечает он.

Если верить Камелю, то радовались в основном подростки. Они больше всего подвержены пропаганде. В лагере в тот день были слышны многочисленные сирены воздушной тревоги, а местные жители вместо того, чтобы спрятаться в безопасное место, стояли на крышах своих домов и наблюдали за работой «Железного купола». Сложилась парадоксальная ситуация: арабы стреляют по арабам, которые радуются и приветствуют падающие ракеты, а государство Израиль сбивает эти самые ракеты, не давая одним палестинцам убить других.

«Мы хотим жить дружно»

До 7 октября на улицах лагеря можно было увидеть и стикеры с изображениями местных шахидов, которые совершили теракты против израильтян, но сейчас подобных стикеров здесь больше нет. Камель объясняет мне, что это не местные жители вдруг одумались и поняли, что нехорошо поддерживать террористов, а израильская армия совершила рейд по лагерю и уничтожила все наклейки с подобными фотографиями.

Камель рассказывает, что в первые дни после начала войны жители близлежащих еврейских районов пытались раскалить и без того напряженную обстановку тем, что проецировали на здания в Шуафате израильский флаг. Тогда Камель решился на смелый шаг и на своём доме установил проекцию с надписями на иврите и арабском: «Мы против насилия, мы хотим жить дружно». Надо понимать, что это достаточно смелый шаг с его стороны, так как в лагере живет немало людей, которые презирают Израиль всем сердцем, и у Камеля могли возникнуть проблемы, но всё обошлось.

Справедливости ради стоит отметить, что и жители лагеря не сидели дома. Газета «Исраэль хайом» пишет, что они ежедневно устраивали демонстрации в непосредственной близости от забора безопасности, кидали коктейли Молотова в сторону еврейского района Писгат Зеев и стреляли по домам фейерверками, а муадзин местной мечети с помощью громкоговорителя призывал к убийству евреев. Жительница этого района Эден Гершон выложила видеоролик, на котором слышны крики и видны запущенные с крыши фейерверки, и написала у себя в инстаграм: «Распространите это видео, чтобы вся страна увидела, как живут люди в Писгат Зеев».

Мы с Камелем направляемся обратно к машине, чтоб продолжить нашу экскурсию, но тут нас неожиданно догоняет один из дворников в жилетке ООН и спрашивает, кто я такой. Камель объясняет ему, что я русский журналист. Как только дворник слышит слово «русский», его сердце тает, и он сердечно жмет мне руку. В его понимании если я русский, это значит, что я точно большой поклонник Путина, а путинская Россия в арабском мире находится в неимоверном почете. Дворник просит меня на неплохом иврите (а на каком еще языке говорить арабскому дворнику и русскому журналисту, если не на иврите?) удалить фото и видео с ним. Он аргументирует свою просьбу тем, что у БАПОР и без того проблем с Израилем хватает, а если еще и я опубликую в прессе фото с ним, подметающим улицу в лагере беженцев, то это может стать последней каплей в и без того хрупком союзе Израиля и ООН. Я заверяю моего нового приятеля, что фото его нигде не будет опубликовано, и мы едем дальше.

Наркотики и теракты

Мы снова едем по узким улицам квартала БАПОР и в одном из таких переулков проезжаем в нескольких сантиметрах от машины, в которой сидят двое мужчин не самого приятного (мягко говоря) вида.

— Это торговцы наркотиками, — с грустью говорит Камель. — В Шуафате есть немало наркозависимых, в том числе и подростков. Именно подростки здесь наиболее уязвимы во всём, что касается наркотиков или пропаганды терроризма.

В прошлом году 13-летний Джафар Мутур напал с ножом на пограничника из МАГАВ (Пограничная стража Израиля) Асиля Суада на КПП Шуафат в тот момент, когда последний вошел в рейсовый автобус для проверки пассажиров. Напарник Асиля открыл огонь на поражение, но нечаянно смертельно ранил и самого Суада. По иронии судьбы и нападавший 13-летний Джафар, и погибший Асиль Суад были мусульманами. Этот мальчик стал террористом здесь, в лагере беженцев Шуафат, где нет никаких законов, где процветает ненависть, и никому из власть имущих нет до этого никакого дела.

— Когда началась война, армия закрыла выезд из лагеря на пять дней, — рассказывает Камель. — Большое количество местных жителей работает в Иерусалиме и его окрестностях, и они не могли добраться до работы, за что многие были уволены.

Он рассказывает, что после терактов с участием местных жителей КПП обычно закрывается на день-два, и всё это сопровождается беспорядками, которые устраивает местная молодёжь.

— Теракты огорчают меня, — с грустью говорит Камель. — Религиозные фанатики с обеих сторон ведут борьбу друг с другом, а страдают простые люди, такие как мы с тобой.

— А сам ты верующий человек? — интересуюсь я.

— По пятницам я хожу в мечеть, — отвечает Камель.

Дом, который построил Джек

Камель приглашает меня к себе домой. Мы заезжаем на импровизированную парковку, которая одновременно является баскетбольной площадкой с самодельным кольцом. Первое, что меня поражает в подъезде дома, это тот факт, что у лестниц нет перил. Я останавливаюсь, чтобы сфотографировать это, и когда Камель удивленно смотрит на меня, объясняю, что у нас я такого не видел, это незаконно. Он усмехается.

Оказывается, около 80% домов в лагере беженцев — это незаконные постройки. Дом Камеля — не исключение. В нем 8 этажей, последний из которых еще не достроен. Лифта в этом здании нет. Удивительное сооружение. Мой спутник объясняет, что это земля его отца и десять лет назад они построили тут этот дом, без каких-либо согласований с мэрией Иерусалима.

Немалая часть домов в лагере построена без подключения к канализации, то есть в них нет туалетов. Квартира в таком доме сто́ит по местным меркам недешево — около 130 тысяч евро. Израильские банки не выдают ссуды жителям Шуафата, поэтому платить приходится наличными или чеками.

Пока я сижу на диване в прихожей, Камель готовит нам кофе. Его жене не очень понравилось мое появление (как выяснилось позже, не потому, что она не любит принимать гостей, а потому, что ее муж не предупредил заранее, и она не успела убрать в квартире). После того, как кофе готов, гостеприимный хозяин приглашает меня подняться наверх — на недостроенный этаж, который служит балконом.

С него открывается вид на Шуафат, а также на расположенный за забором еврейский район Писгат Зеев, который находится за так называемой «зеленой чертой», то есть располагается на общепризнанной мировым сообществом палестинской территории. Таких районов в Иерусалиме и по всему Западному Берегу немало, и проживают в них около 400 тысяч евреев, в основной своей массе — религиозных с ультраправыми взглядами.

Мой отец — террорист

Камель просит меня включить диктофон — видимо, эта часть беседы для него особенно важна. Я подчиняюсь.

— Мой отец получил 30 лет за то, что кинул бутылку с зажигательной смесью в автобус с солдатами, — неожиданно для меня начинает он свой рассказ. — Слава богу, что никто из них не погиб, иначе он бы никогда не вышел на свободу. 20 солдат получили ранения разной степени тяжести.

Я интересуюсь у Камеля, жив ли сейчас его отец, он отвечает утвердительно и продолжает свой рассказ. Детство его прошло в разъездах по израильским тюрьмам, в которых находился отец. Два раза в месяц они с матерью и братьями ездили навещать его. Камель признается, что все его детство прошло под знаком лютой ненависти к евреям. Отец вышел из тюрьмы досрочно: помог адвокат, которого они наняли. Камель подчеркивает, что адвокат этот — еврей по национальности.

В общей сложности отец моего собеседника отсидел в израильских тюрьмах около 20-ти лет. Сегодня он живет там же, в Шуафате, и даже участвует в культурной жизни благотворительной организации «Кульна», соучредителем которой является его сын. Камель смеется и рассказывает, что отец участвовал в чемпионате Иерусалима по нардам, который организовала «Кульна», и там проиграл одну из партий израильской девушке. Это поражение он воспринял очень тяжело, так как проиграть в нарды девушке, да еще и еврейке — что может быть хуже для араба?

После того, как Камель пошел учиться в университет и познакомился с еврейскими студентами, которые учились вместе с ним, его ненависть к евреям потихоньку улетучилась. Он подружился с Дрором, религиозным евреем из западной части города, и дружба эта длится уже более пятнадцати лет, а девять лет назад они приняли решение создать еврейско-арабскую благотворительную организацию, которая существует и по сей день.

— Здесь, в Шуафате, нет парков для детей и нет никаких развлечений, дети предоставлены сами себе, — рассказывает Камель. — Мы помогаем местным ребятишкам немного скрасить досуг. В наш клуб ходят около 70-ти детей, они занимаются капоэйрой (бразильское единоборство. — Прим. авт.) и углубленно изучают иврит. Все это совершенно бесплатно. Мы живем на пожертвования, мэрия нам никак не помогает.

Путин — красавчик?

Когда мы спускаемся, встречаем брата Камеля, который живет в этом же подъезде. Он спрашивает на арабском, кто я такой, и Камель отвечает, что я русский журналист. Брат заметно оживляется, поднимает вверх большой палец и несколько раз с улыбкой повторяет: «Путин, Путин!»

Я интересуюсь, почему он так любит Путина. «Он жесткий и сильный лидер», — отвечает брат Камеля.

Я решаю вступить с ним в дискуссию.

— Вот вы говорите, что Израиль завоевал ваши территории, и вы этим недовольны, но ведь и Путин завоевал украинские территории, так почему же вы солидарны с ним, а не с народом Украины? — интересуюсь я.

Видно, что парень особо не вникал в суть конфликта, и ответ его не совсем связан с моим вопросом:

— Вот в Европе разрешается сжигать Коран, а Путин Коран целует, ты посмотри, как у него в стране прекрасно живут мусульмане, особенно в Чечне. Путин любит мусульман!

Тут я понимаю, что сопротивление бесполезно, такое ощущение, что в Шуафате периодически проходят трансляции «Вечера с Владимиром Соловьевым». Я жму руку своему собеседнику, и мы с Камелем направляемся в центр лагеря беженцев.

Население лагеря

Мы возвращаемся в шумную клоаку лагеря беженцев. По дороге Камель рассказывает, что полгода назад на одном из КПП его брата сильно избили израильские охранники, он достает телефон и показывает фотографии, которые сделал сразу после избиения, и говорит, что брат не был ни в чем виноват, а всего лишь вышел из машины. После того, как они подали заявление в полицию, им оттуда так никто и не перезвонил. С тех пор прошло уже полгода. В ответ на эту грустную историю я успокаиваю Камеля и говорю, что израильская полиция бездействует не только в отношении арабов, но и в отношении евреев.

Мы меняем тему, и я интересуюсь, сколько людей проживает в Шуафате. Камель говорит, что по официальным данным здесь около 20-ти тысяч человек. На самом же деле, как утверждает Камель, на территории лагеря проживает не менее 90 (!) тысяч. Люди просто приезжают и живут здесь, они нигде не отмечаются и никому не говорят, что переехали в лагерь. Отсюда и такая цифра. В любом случае, проверить это практически невозможно. Вряд ли в ближайшее время тут будет проводиться всеизраильская перепись населения.

Гуляя по улицам лагеря, я периодически замечаю, что стены некоторых зданий изрешечены пулями. Спрашиваю у Камеля, откуда здесь дырки от пуль, и он говорит, что скорее всего представители ФАТХа не поделили что-то с их коллегами из ХАМАСа.

— Много ли в лагере представителей ХАМАСа? — интересуюсь я.

— Есть и хамасовцы, и представители ФАТХа, и «Исламский джихад«», — непринужденно отвечает Камель, как будто рассуждает о болельщиках футбольных команд.

Фалафельная

Тем временем муэдзин врывается в и без того шумную атмосферу субботнего лагеря беженцев и начинает зазывать верующих на молитву, а мы останавливаемся возле фалафельной, где работает приятель Камеля Айман. Пока они общаются, я немного отдаляюсь от своего попутчика и захожу в узкий переулок неподалеку. У него определенно есть какой-то шарм, он немного напоминает мне живописные и такие же узкие улицы бесконечной медины марокканского города Фес.

Охад Хемо называет узкие улицы лагерей беженцев «переулками гнева». «Каждый раз, когда я нахожусь на этих узких улицах лагерей беженцев, я осознаю, что никогда не пойму здешних законов, и меня тут же охватывает удушающая клаустрофобия», — пишет Охад. Я, в отличие от него, чувствую себя здесь достаточно комфортно, быть может, благодаря моему новому другу Камелю.

Я возвращаюсь обратно и знакомлюсь с Айманом. Он тоже занимается благотворительностью в «Кульне», а по выходным подрабатывает в фалафельной, которой владеет его приятель. Айман предлагает нам перекусить. Масло, в котором жарится фалафель, явно не первой свежести, но хозяина обидеть ни в коем случае нельзя.

Айман работает за забором безопасности, он рассказывает, что каждое утро у КПП образуется огромная пробка из машин, и выезд из лагеря занимает не меньше часа. В прошлом году он повредил позвоночник и вынужден был носить специальный аппарат, который придавал ему странный вид. Пограничники на КПП каждый раз спрашивали, что это такое, и требовали полный перечень документов, которые подтверждали бы версию Аймана.

На одном из базаров Иерусалима Айман собирает фрукты и овощи, которые потеряли товарный вид, но все еще пригодны для еды, и развозит их малоимущим жителям столицы — евреям и арабам. Денег с нас за фалафель он не берет. Пока мы общаемся, клиентов в заведении становится всё больше и больше, и мы уходим, не забыв поблагодарить добродушного фалафельщика.

Камель провожает меня до моей машины, мы еще немного говорим о жизни в лагере и о жизни в Израиле. Я спрашиваю, наступит ли, по его мнению, здесь когда-то мир, но он только усмехается в ответ.

На КПП

Выезжая из лагеря, я вижу двух молодых пограничников на посту. Они ведут себя достаточно вызывающе. Когда подходит моя очередь показывать документы, один из них выхватывает у меня из рук удостоверение личности, смотрит на него не больше секунды, быстро отдает обратно и приказывает ехать дальше. Неприятное ощущение.

P. S.

Через три дня после моего визита в Шуафате снова попытка теракта на КПП. Молодой парень приблизился к блокпосту с подозрительной сумкой в руках, на предупреждения не реагировал, и по нему был открыт огонь.

Камель написал мне, что знает этого парня и что у того не все в порядке с головой. Он обычно стоит в районе блокпоста и «работает регулировщиком». Сам себе придумал профессию. Пограничники его вроде как тоже знали. «Что случилось сегодня, непонятно», — подытожил Камель.

Единственное, что понятно точно, — лагерь беженцев Шуафат — это бомба замедленного действия, и израильское правительство ничего не делает для того, чтобы предотвратить взрыв этой бомбы.

«Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет правая рука моя! Пусть прилипнет язык мой к нёбу, если не буду помнить о тебе, если не вознесу Иерусалим во главу веселья моего!» (Псалом 137:5,6)

Несмотря на то, что Шуафат находится прямо в Иерусалиме, он забыт израильскими политиками. Видимо, они не верят в заповеди священной Торы и не боятся, что их правая рука отсохнет, а язык прилипнет к нёбу.