«Что такое отечество, если я ненавижу государство российское?»

Главные герои «Бражников и блудниц» — Александр Блок, Анна Ахматова, Николай Гумилёв, Марина Цветаева, Владимир Маяковский и другие. В центре внимания — их бурная частная жизнь, бесчисленные романтические похождения и любовные многоугольники, драмы, дискуссии в квартире («Башне») Вячеслава Иванова, духовные поиски и арт-вечера в петербургском кафе «Бродячая собака». Ни монументальности, ни карикатурности. Скорее «сцены из жизни богемы» — творческая среда бывает обаятельная и вдохновенная, бывает безумная и отвращающая, но никогда не скучная.

Вокруг героев бурлит и политическая жизнь. Российская империя вышла на финишную прямую. Кровавое воскресенье. Русско-японская война, террористические атаки, созревающие в подполье революции. Но кто из обитателей острова культуры воспринимает всё это всерьез? 

«Бражники и блудницы» — групповой портрет культурной среды, написанный в виде хроники. Книгу о Серебряном веке проще было бы сделать циклом очерков, но современному читателю привычнее дробные и динамичные форматы. В этом смысле структура по хронологии (все значимые сюжеты 1905-го, затем — 1906-го, и так до расстрела Гумилёва в 1921-м) — удачное решение. Жегалин как режиссер-документалист носится за рассеянными по стране и Европе героями с камерой и поспевает к самым острым событиям, из которых монтирует свою ленту.

Литературного, социального, какого угодно анализа читатель не найдет. Если нужны смыслы — самостоятельно. О произведениях, издательствах, журналах — почти ничего. Только о человеческих отношениях. Манера повествования — нечто среднее между хорошим блогом, публицистикой и читательской прозой. Просто, захватывающе, эмоционально. Чувствуется выучка журнала Story, для которого Жегалин писал на излете его популярности.

Выглядит это примерно так:

Успешный редактор и поэт Валерий Брюсов женат, но не отказывает себе в токсичных адюльтерах. Он помогает писательнице Нине Петровской избавиться от чувств к поэту Андрею Белому при помощи магии, которой якобы владеет. Петровская влюбляется в своего «спасителя», но лидер символизма то приближается, то отдаляется. Издевательства тянутся годами. Девушка даже пытается застрелить поэта на публичном мероприятии, однако пистолет дает осечку. Позже вампиризм Брюсова приведет к явной трагедии: молодая поэтесса Надежда Львова, оказавшаяся в той же роли, совершит суицид.

Поэт Вячеслав Иванов неоднократно пытается «расширить» свой брак с Лидией Зиновьевой-Аннибал, включив в него третьего человека («мистическая любовь втроем»). Гумилёв годами добивается Ахматовой, но от тусклой семейной жизни постоянно бежит в странствия по Африке. Блок, который большую часть времени тоскует и терзается, но как будто яснее других видит драму страны, всё еще ищет идеал Прекрасной дамы, хотя женат. Увлечения Михаила Кузмина приводят к двум драматичным треугольникам, первый заканчивается самоубийством одного из участников.

Для авторов Серебряного века любовь — в числе главных предметов исследования. Герои обсуждают эрос в «Башне», пишут о нём и выступают с публичными лекциями. А еще любовь — источник вдохновения, добываемого поэтами из крайних эмоций. Но к романтике книга, конечно, не сводится.

В «Бражниках и блудницах» будут вызовы на дуэли, досуг, мистификации и розыгрыши, которыми развлекались творческие люди. Дурачество — важный элемент сохранения естественности и частичного освобождения от социальных рамок. Есть место духовным поискам и мистическим практикам, наконец, строительству антропософского Гетеанума (храма Вселенной) в Швейцарии, над которым в годы Первой мировой рука об руку с военными противниками-немцами работали Белый, его супруга Ася Тургенева, Волошин и др.

Различны и реакции героев на войну. Гумилёв ожидаемо отправляется на фронт. Волошин выступает как пацифист. Маяковский сначала рвется в армию, потом критикует милитаризм. Зинаида Гиппиус задается злободневным вопросом:

«“Что такое отечество? — спрашивает она. — Народ, государство? Но если я ненавижу государство российское? Если оно — против моего народа на моей земле?” Можно ли желать победы, которая только укрепит ненавистное самодержавие? Гиппиус не знает».

Еще острее раскол проявит себя в годы революции, когда одни примут большевиков (Маяковский, Блок), другие уйдут во внутреннюю эмиграцию (Кузмин), а третьи будут пытаться выбраться во внешнюю (Бальмонт, Сологуб, Гиппиус, Мережковский). Среди последних будут и критики монархии: так в 1912-м Мережковского судили за «оскорбляющую самодержавие» пьесу «Павел I», но оправдали.

Чего у «Бражников и блудниц» не отнять, так это атмосферности. Серебряный век обволакивает: книга читается как лента новостей, но из реальности, где основные события проходят по разряду светской хроники. В отличие от политических и экономических, «новости» культуры начинают цениться со временем, когда от Ахматовой, Цветаевой, Белого остаются только книги и памятники. Тут вдруг оказывается, что поэма «Двенадцать» интереснее, чем убийство Урицкого, а стих «Вам!» Маяковского мало у кого ассоциируется с Первой мировой. В этом смысле роман — мостик в мир переоценки ценностей, который из нынешнего момента выглядит особенно заманчиво.

Для второй задачи «Бражники и блудницы» подходят идеально. Для первой — очень неплохо.

Воссоздав живую среду Серебряного века и показав ее крушение, Жегалин написал «человекоразмерную» книгу о культуре. Получилась причудливая картина: почти все герои «Бражников и блудниц» сломаны, унижены или уничтожены большевистской властью. Ни как авторы, ни как люди они оказались не нужны. Позже наследники той же власти, использующие те же методы и поддерживающие ту же вертикаль, сделали Серебряный век важным элементом величия и особой стати русской культуры. Поэтов вознесли на пьедестал, но не как авторов и людей, а как миф.

«Гениев» определили в существа высшей природы. Официозная история культуры с «солнцем русской поэзии» во главе и постоянным делением творцов на первые/вторые/третьи эшелоны с детства пытается убедить граждан, что есть единичные выдающиеся люди — и остальные, не несущие в себе особой ценности (для страны, народа, etc.). Такая культурная иерархия усиливает беспомощность подданных. Отсюда же растет и пренебрежение к современной, «не доросшей» до мифической вечности культуре.

Книга Жегалина хороша уже тем, что она населяет русскую поэзию живыми людьми. Мертвых поэтов там и так достаточно.