«Потом привыкли к тому, что нас бьют, когда мы идем кушать»

Юриспруденция и поэзия

«Я родился в далеком 1975 году в Луганске. Потом с родителями переехали в станицу Луганскую. Это 17 км от города», — говорит Роман. После школы он пошел учиться в Луганский политехнический колледж. Хотел стать юристом, поэтому поступил на отделение правоведения в Харьковский ВУЗ, где отучился пять лет. Однако романтическая натура Романа умела сочетать в себе две, казалось бы, непримиримые вещи: строгую букву закона и стихотворчество.

«Харьков — очень творческий город. До 2014 года там было 120 тысяч студентов. Это большое количество. Там были поэтические клубы, большое количество театров, как для 90-х годов, студенческие городки, хождение ночами под луной и листвой по паркам. Это всё подталкивало творить», — вспоминает он.

В непростое время, когда в стране свирепствовал большой и малый криминал, Роман Рузавин выбрал путь — защищать справедливость.

— уверен Роман.

Учеба вдохновляла мужчину. Он вспоминает, что читали ему предметы самые «топовые» преподаватели, а учил логике один из лучших адвокатов СССР.

«Нас учили те, кто буквально при нас вносил изменения и поправки в Кодексы. Учеба меня поглощала. В целом студенчество — это лучшие годы жизни. Когда ты ответственный и в то же время такой шалтай-болтай», — говорит Роман.

По окончанию учебы он пошел работать в прокуратуру, потому что чувствовал, что нужно защищать права граждан своей страны. Первым местом службы был Меловской район Луганской области. 

«Помню свой первый день работы. Это было 8 августа 1999 года. Подъезжая к прокуратуре, я увидел, что началось солнечное затмение. Просто померк свет и птиц прибило к земле. Всё затихло. Это длилось минуты две, но тогда я понял, что это какой-то знак», — говорит Роман.

Там Роман отработал два года, а в 2001 году перевелся в областной аппарат. Работал в общем надзоре за соблюдением законодательства в различных сферах.

«Употребляется слово «контроль», но на самом деле ты больше помогаешь людям, проверяешь, как законодательство работает в сфере торговли, ветеринарной службы, проверяешь, чтобы никто не брал взятки и выполнял свою работу четко», — рассказывает Роман Рузавин.

Однако и в этой бюрократической, бумажной работе поэту удавалось творить. 

«Писал я стихи в детстве и юности. Моя компания состояла из бардов. Даже на работе, выходя из конторы в 21:00 или даже в 22:00, я находил возможность писать и читать», — вспоминает Роман.

Почему всё должно быть по закону

Роман Рузавин честно признается, что события Майдана зимой 2013 года были для него далеки и непонятны. 

«Моя позиция не нравится многим. Но есть закон и его надо соблюдать. Если митинг разрешен, будь это Киев, Луганск или Херсон, то его проводить можно. Если нет — то под какими идеями он бы ни был, я считаю, что проводить его нельзя. Нужен порядок. Люди на Майдане имели право выступить и высказать свое мнение, но делать запрещенные действия — нет», — говорит он.

Начало организованных Москвой пророссийских митингов в Луганске Роман встретил на работе. Эти времена он называет «затмением в головах людей», сродни такому, какому он был свидетелем в 1999 году. 

«Это была анархия. Люди объясняли это тем, что видят, что такое происходит во Львове, и типа: «Почему у нас нельзя? Мы тоже хотим захватить администрацию». Я говорил, что это точно так же неправильно, это незаконно и неправильно», — уверен Роман.

Здание прокуратуры пророссийские митингующие захватывали в мае 2014 года. В это время Роман работал в Ленинском отделе. 

«Где-то небеса отвели меня от того, чтобы ни я, ни мои коллеги не проходили через «коридор позора», где могли плюнуть и ударить тебя. Однако именно мы приехали описывать те события после захвата. 

— говорит Роман.

После этого толпа захватила здание местного СБУ и областной администрации. Работать стало невозможно. Рузавин взял отпуск и уехал с семьей в Харьков, а потом по звонку приехал в подконтрольный Украине Беловодский район и продолжил службу там, прошел серию люстраций. Однако реформа 2019 года круто изменила его судьбу. 

Роман Рузавин остался в органах прокуратуры, однако в 2021 году подписал контракт с ВСУ. «Я решил послужить стране и в то же время дослужить до пенсии», — говорит Роман.

Из подполковника в солдаты

Свою карьеру в армии Роман начал как обычный рядовой 53-й бригады ВСУ. Стал солдатом, хотя в прокуратуре уже имел звание подполковника. 

«Прошел КМБ (курс молодого бойца. — Прим. ред.), как и все. Бегал с броником и автоматом. Все были молодые, крепкие парни, а мне было уже 46 лет. Но я старался. Когда же прибыл в часть — то занимался больше юридическими вопросами, хотя должность была «водитель-электрик»», — рассказывает мужчина. Роман добился того, чтобы ему написали заслуженных 24 года выслуги в прокуратуре, и хотел учиться на офицера.

«Быть простым солдатом было, конечно, не совсем приятно и удобно. Но Господь Бог мне, наверное, тогда сказал, что это только первый этап. Весь трэш начнется дальше», — рассказывает Роман.

Уже в должности бойца Роман увидел, как живут солдаты на передовой. Он вспоминает, что ситуация начала обостряться с 20-х чисел февраля 2022 года. 

«300-е и 200-е были просто по нарастающей. Потом российские части зашли штурмом со стороны Луганска. Я в то время был при штабе в Волновахе», — рассказывает о прошлых событиях мужчина. Он говорит, что была опасность захода диверсионных групп и все выходили в боевое дежурство, в то время как руководство эвакуировалось.

Однако штаб бригады попал в окружение и Роман оказался в плену у россиян при попытке вырваться в районе Хлебодаровки.

Клятва верности

«Так началась моя история как пленного. Было Старобешевское СИЗО, потом ИВС, потом УБОП, потом Еленовка. Потом Донецкое СИЗО, Горловка, а финиш этого «триумфального шествия» — в Торезе. Оттуда меня обменяли», — рассказывает Роман Рузавин.

Вспоминая в хронологической последовательности все события, мужчина сознательно упускает самые страшные случаи и говорит о приятных моментах. Роман говорит, как, к примеру, в Старобешево у одного из пленных оказались деньги, которые не забрали на обыске. Пришлось давать взятку инспекторам, которые купили сосисок и лаваш. В УБОПе постоянно вытягивали на допросы. Роману пришлось признаться, что он военнослужащий, хотя до этого пытался скрыть этот факт. В Еленовской колонии находился он в четырехместной камере вместе с двенадцатью пленными сотрудниками правоохранительных органов и пенитенциарной системы, где очень подружился с другим прокурором.

В следующей 6-местной камере находилось 32 человека. «Там было тепло, но спать негде. Спали по очереди, а из веселого могу вспомнить то, как из хлеба сделали шахматы и шашки. Мне как некурящему был бонус в виде конфет из посылки сокамерника», — говорит Роман. Однако это были немногие позитивные моменты. На самом деле были мучения, физическая боль и жизнь в условиях полной антисанитарии.

«Вспоминаю такой момент. Меня пригласил начальник Еленовской колонии. Хотелось ему посмотреть на сотрудника прокуратуры, тем более я был в том же звании, что и он», — рассказывает Роман. В кабинете у него спросили, почему в 2014 году он не остался на оккупированной территории и не стал работать под флагом так называемой «ЛНР». «Я давал присягу один раз одному народу. Ему служил и изменять не собирался», — ответил Роман и в ответ получил угрозу перевести в камеру к простым военнослужащим и ужесточить режим содержания. В Торезе же за аналогичный ответ на вопрос оперативные сотрудники Роману разбили лицо.

— говорит он.

В Горловской колонии Роман Рузавин пробыл дольше всего. 

«Начало было не впечатляющее. «Приемка» была такая жесткая, что я четыре дня отходил и еле поворачивался с боку на бок. После Донецкого СИЗО приятно удивили объемы еды. А потом привыкли к тому, что нас бьют, когда мы идем кушать. Выходим — тоже бьют. Зато была хорошая литература в библиотеке», — сообщает освобожденный защитник Украины.

Творческое вдохновение и религиозные группы

Роман Рузавин убежден, что только благодаря решению не останавливаться в духовном развитии его психика сумела перенести тяготы неволи.

«Люди везде разбиваются по группам, взглядам и убеждениям. Я познакомился с хорошими людьми, которые занимались английским, и совершенствовался там. Это была просто отдушина: я получал удовольствие, когда от инспекторов слышишь только мат, а сам говоришь красивые слова, да еще и на английском, и пытаешься их запомнить. Это драйв для мозга», — говорит Роман. Также для него как православного человека было важно общаться с единомышленниками. В общении с единоверцами он проводил дни, молясь за скорейшее освобождение всех военнопленных, и познавал бога.

«Это поддерживало, давало сил и помогало. Мы изучали христианские писания и истины», — говорит он.

Однако особым видом релаксации для Романа были поэтические вечера, которые организовывала группа заключенных. Порой выбиралась общая тема и нужно было каждому сочинить стихотворение в течение недели, порой задавалась первая строка. Так смысл обрастал словами, словно кость жилами, и рождалось произведение.

Среди поэзии Романа много автобиографического. Он одинаково честно и вдохновенно рифмует строки о своем детстве и о кражах гуманитарных посылок. Фурор же в горловском бараке вызвал стих Романа о военнопленных, которые погибли при этапировании в российском самолете. Начинаясь с обращения от имени одного из погибших к супруге строкой «Однажды ты проснешься и вспомнишь обо мне», произведение до самого финала держит в напряжении и передает трагедию нашего народа через призму одной семьи.

«Во мне что-то встрепенулось, когда я писал. Чиновники заученными казенными фразами сообщают родным о том, что их сыновья или мужья погибают или пропадают без вести. Эти сухие строки не передают всей боли, но пронзают каждого насквозь. Всё это приходит в наши семьи, наши дома, и очень хотелось, чтобы это всё прекратилось», — говорит Роман.

Цитата из стихотворения:

…Посмотришь мутным взглядом на фото, на стеллаж,

На ворох писем рядом: в нём сотни слов и фраз,Там есть одно такое, его я не писал,

Холодное, сырое, как снег, что на земль пал.В нём вбито монотонно, как спине кнутом,

Что «пленный N-ов не долетел в Ростов,Борт, номер неизвестный, перевозил этап,Случайная ракета пошла на перехват.

Мы, как и вы, в печали, безмолвствуем, скорбим,Когда пришлют останки — вам позже сообщим»…

По его словам, творчество помогало пройти через все испытания. Поэзия была светом в конце туннеля, знаком того, что кроме плотских желаний, унижения, насилия, есть что-то светлое, то, к чему нужно стремиться.

«Вера в Бога, поэзия, друзья, которые были как в колонии, так и на свободе, которые верили, нуждались во мне и молились, чтобы я оказался на свободе», — уверен Роман.

Дворник — неплохая профессия

Роман с улыбкой повторяет древнюю мудрость о том, что если хочешь рассмешить Всевышнего — расскажи ему о своих планах. 

«Планы есть, но они небольшие, потому что я реально не знаю, где буду жить и кем работать. Более того, я поговорил в колонии Тореза с парнем, который работал дворником на Крещатике, и понял, что это тоже неплохая профессия. После того, что мы прошли в плену, — не вижу ничего оскорбительного в любой профессии», — смеется Роман. 

Он говорит, что друзья обещают ему помочь с восстановлением в прокурорской должности или на госслужбе; также он может вести и адвокатскую деятельность, защищая, к примеру, права военнослужащих.

«Это всё наброски. Буду действовать так, как укажет Бог. Скажет пойти в монастырь и быть монахом — так и сделаю, скажет быть дворником — буду дворником», — заявляет Роман.