Фантасмагория славян

Славянский фьюжн

За точку отсчета появления древнеславянского сеттинга в российском кино примем «Волкодав: Из рода серых псов» 2006 года. Режиссером картины стал Николай Лебедев, позже создавший такие хиты, как «Легенда №17» и ремейк «Экипажа». Фильм основан на одноименной серии книг писательницы Марии Семёновой. Она также автор научно популярной работы «Мы — славяне», где описан быт, мифологическая система, культура и военные подвиги древних славян. Свое творчество Семёнова противопоставляла западному фэнтези, подчеркивая необходимость создания историй, основанных на «родной» для страны культуре.

Приключения Волкодава, мстящего убийцам своих родителей, разворачиваются в мире, стилистически вдохновленным фольклором, но на деле лишенном культурной аутентичности. 

«Волкодав» был оторван от политического или исторического контекста: задача авторов носила чисто коммерческий характер. Сегодня такая аполитичность вызывает легкую ностальгию, но во время выхода «Волкодава» картина столкнулась с критикой профессиональных рецензентов и холодным приемом у зрителей.

Уже в 2008 году славянская тема вернулась в фильме «Русичи» режиссера Аделя Аль-Хадада, который во многом шел по стопам Лебедева, превращая славянскую культуру лишь в фон для сценария в голливудском стиле. Юный князь отправляется в путешествие, где ему предстоит не только спасти похищенного отца, но и доказать право на престол. Однако даже такую простую сюжетную схему авторы не смогли оформить в цельное повествование: фильм теряется в сюжетных линиях, периодически вводит новых персонажей, не объясняя их мотивации, а работа художников-постановщиков имеет мало общего с заявленной эстетикой. Сюжет часто скатывается в комичные ситуации, не оправданные общим тоном повествования. В арсенале авторов оказываются чрезмерный грим, плохо сидящие парики и использование актеров с нетипичными физическими особенностями. Сочетание всех этих элементов формирует гротескно-карикатурный образ древней Руси, который в современных реалиях репрессивного законодательства скорее вызвал бы обвинения в разжигании национальной розни, чем обеспечил высокие кассовые сборы. Картина провалилась, не оставив следа в истории кино, за исключением немногочисленных разгромных рецензий.

Викинг, крестивший древнюю Русь

Фильм «Викинг» продюсеров Константина Эрнста и Анатолия Максимова, вышедший в 2016 году, стал настоящим событием. Это уже другая Россия: к тому моменту в стране уже были приняты первые законы «о защите чувств верующих» и «запрете пропаганды ЛГБТ среди несовершеннолетних», ставшие основой для будущих репрессий. Значительно возросло влияние православной церкви как политической силы (достаточно вспомнить дело Pussy Riot).

«Викинг», по замыслу авторов, должен был стать проектом федерального масштаба. Рекордный бюджет в 1,2 миллиарда рублей, ведущие российские актеры в главных ролях и беспрецедентная медийная поддержка со стороны Первого канала — всё это подчеркивало масштаб замысла. Сюжет представляет собой вольную интерпретацию истории принятия православия на Руси князем Владимиром. Среди ключевых событий — приключения князя и примкнувших к нему варягов (тех самых викингов), осада Киева кочевыми племенами и, конечно, поход в Византию с последующим крещением Древней Руси.

Одна из центральных линий фильма посвящена конфликту между сторонниками православия и последователями славянских языческих культов, почему-то изображенных в духе эстетики «Безумного Макса» — как диких сектантов, реагирующих на окружающий мир вспышками насилия. Контраст между «древнерусской» и византийской эстетикой доведен до предела: если первые показаны как полубезумные, покрытые грязью и склонные к жестокости жители деревень, то вторые — нарочито чистые, спокойные и благородные горожане развитой цивилизации.

Выход в прокат обернулся кассовым провалом: фильм не окупил даже половины бюджета и остался в истории скорее как реликт государствообразующей идеологии. В данном случае важна не столько концептуальная наполненность картины, сколько сопровождавшая ее рекламная кампания и реакция на нее. Изначально позиционирующийся как исторический фильм — по сути, славянский пеплум — «Викинг» вызвал у зрителей претензии именно к своей фактологической части. Критике подвергались как изображение конкретных событий, так и образ князя Владимира. Получив волну хейта, авторы заняли оборонительную позицию, и к своей защите создатели привлекли историков, с которыми организовали круглый стол, а также — что вполне соответствовало духу времени — православных священнослужителей, призванных своего рода «канонизировать» образ фильма.

Квазиритуальный характер приобрел и закрытый показ картины президенту Путину, который дал напутственные слова и пожелал больших сборов. Однако это не помогло — напротив, привело зрителей в еще более сильное раздражение и окончательно закрепило «Викинга» в статусе одного из главных интернет-мемов года. Апогеем маркетингового накала стал эпизод на Первом канале с Владимиром Познером, который с уверенностью средневекового волхва заявил, что зрители «завидуют» авторам «Викинга».

Осажденные востоком

Ровно через год после провала «Викинга» в прокат выходит «Легенда о Коловрате» Джаника Файзиева — автора одного из первых российских исторических блокбастеров «Турецкий гамбит». В основу сюжета положена легенда о Евпатии Коловрате, вступившем в бой с ханом Батыем за город Рязань. Подлинность этого сюжета современными историками ставится под сомнение, однако создатели и не претендовали на историческую достоверность. Пресса быстро окрестила фильм «300 спартанцами по-русски», отметив очевидный референс, лежащий в основе замысла авторов.

Главный герой фильма — богатырь Евпатий, страдающий редким недугом: он теряет память после каждого сна. Проснувшись, он снова и снова вынужден слушать рассказ своей возлюбленной, которая заново пересказывает ему всю его биографию и текущие события. Проблемы с памятью — не единственная трудность. К Рязани подходит хан Батый со своим несметным войском. Город пал, и лишь отряд Евпатия встает между инородцами и бескрайней Русью, простирающейся за холмами. Доблестное сражение Евпатия должно было бы вдохновить соседние княжества встать плечом к плечу против Батыя, но феодальная разрозненность того времени дает о себе знать — на помощь герою не приходит никто. Если, конечно, не считать топорного CGI-медведя, появляющегося в нескольких самых «героических» эпизодах. Всё это не мешает отряду Евпатия принять бой. Ведь «наш Бог с ихними воюет: у них богов много, а у нас один» — именно эта мантра становится лозунгом славянского сопротивления.

Нарочито китчевое кино Файзиева уходит от мессианства «Викинга» в сторону более привычного для режиссера насыщенного экшена. Боевые сцены, активно использующие слоумоушн и сопровождаемые энергичным рок-саундтреком, действительно удерживают внимание зрителя.

Период татаро-монгольского ига остается болезненным историческим промежутком для концепта «непобедимой нации», который эксплуатируется в российской пропаганде. Файзиев противопоставляет героическую маскулинность славян их восточным противникам: Коловрат изображен мужественным стоиком, лишенным эмоциональной палитры, тогда как хан Батый предстает феминным — с ярким макияжем, утонченными движениями и в роскошных китайских халатах. Контраст мужественного и женственного здесь становится не просто визуальным приемом, а идеологическим комментарием о «чужом» как о мягком, изнеженном и потому коварном и враждебном.

Продолжение темы осажденного города находит развитие в фильме «Сердце Пармы» режиссера Антона Мегердичева. В экранизации одноименного романа писателя Алексея Иванова главную роль исполнил Александр Кузнецов, позже покинувший Россию и открыто выступивший с антивоенной позицией. Несмотря на возможные риски, связанные с ним, фильм вышел в широкий прокат осенью 2022 года. Повествование строится вокруг судьбы пермского князя Михаила, который управляет своими землями, балансируя между русским населением, татарскими ханами и племенами манси под предводительством хакана (князя) Асыки. Именно с противостояния войска Асыки и поселенцев начинается фильм: в начальной сцене мародеры из Перми убивают шаманку и похищают религиозную реликвию — «Золотую бабу».

В дальнейшем Михаил берет в жены юную Тиче — представительницу враждебного народа. В этой вариации на тему «Покахонтас» появляется мистический мотив: Тиче оказывается не просто носительницей иного культурного кода, но и перерожденной шаманкой, обладающей сверхъестественными силами. Такое культурное и духовное многообразие не по нраву направленному из Москвы крестителю Иоанну, чья задача — обратить в христианство пермское население, по-прежнему поклоняющееся древним богам. Следом за религиозным давлением приходит и военное: независимость Михаила, его стремление к автономии и отказ покорять коренное население вызывают недовольство Ивана III, известного как объединителя русских земель. В результате федеральное — московское — войско отправляется «покорять» уже саму Пермь, и Михаилу приходится встать на защиту своего уклада, основанного на свободе и взаимном уважении культур.

«Сердце Пармы» кажется ошибкой системы — фильмом, где отсутствует черно-белое деление на «своих» и «чужих», а главный герой предпринимает попытки примирения и поиска компромисса между враждующими сторонами. Режиссер Антон Мегердичев идет дальше замысла автора оригинального романа и еще сильнее усложняет мотивации персонажей, словно давая возможность «серой морали» религиозных и политических деятелей эпохи раскрыть перед зрителем страшные факты колонизации региона — факты, стертые государствообразующей историографией и замаскированные эвфемизмом «освоение территорий». Смелая позиция авторов сочетается с высоким производственным качеством: отлично поставленные боевые сцены и глубокая актерская игра Александра Кузнецова (сейчас успешно работающего в международных проектах) придают фильму масштаб и убедительность. Кассовые сборы «деколониального боевика» превысили 900 миллионов рублей.

Критическую реакцию выразили представители националистического лагеря. 

Параллели, возникающие между сюжетом фильма и современной действительностью, могли укреплять его моральный капитал, но в перспективе создавали риск запрета. Тем не менее, система пропустила к прокату не только «Сердце Пармы», но и через год «Мастера и Маргариту» Михаила Локшина — возможно, из-за больших бюджетных вложений или отсутствия законодательно сформулированной цензурной позиции. Однако в 2025 году выход фильма с подобным высказыванием уже кажется маловероятным. Тем показательнее, что именно в этом году выходит своего рода ответ «Сердцу Пармы» — фильм «Злой город».

Боевые монахи злого города: актуальный российский эпос

Автор патриотических хитов «Калашников» и «Крылья над Берлином» Константин Буслов взялся за историю города Козельска — города, когда-то бросившего вызов грозному хану Батыю. Горожане вступили в бой с монгольским войском, а сопротивление возглавил монах Даниил, в прошлом — воин княжеской дружины по прозвищу Ратша Две Руки. Под его руководством на защиту города встают не только представители знати, но и живущие в лесах разбойники. Семинедельная оборона Козельска вошла в историю как акт героизма и символ несгибаемого человеческого духа перед лицом неминуемого уничтожения. Позднее город получил статус «города воинской славы» — единственного, удостоенного этого звания за события, не связанные с Великой Отечественной войной. Подобный исторический бэкграунд и почти сакральная иконографичность могли бы сделать фильм пафосной героической драмой. Однако Константин Буслов решил «заземлить» историю, создав персонажей с темными обстоятельствами прошлого. Так, оба ключевых героя — Даниил (Ратша) и Берендей — монахи, но их путь к вере скрыт за туманом войны: первый пришел к религии через кровавый опыт воина, второй — через преступное прошлое.

Когда становится ясно, что молитвы и призывы к гуманности бессильны перед натиском монгольского войска, монахи решают вновь взять в руки оружие и пролить кровь во имя свободы христиан. Они отправляются в близлежащие леса, чтобы собрать отряд сопротивления из скрывающихся там мародеров и беглых разбойников. Тех мотивирует помочь монахам, не только личная отвага, но и обещание вечной жизни после неизбежной смерти. Среди персонажей фильма выделяется также Весняна — похищенная и изнасилованная жительница Козельска. Ей удается организовать побег и присоединиться к ополчению. Весняна искусно владеет оружием и время от времени впадает в состояние боевого транса — «берсерка», уничтожая врагов десятками. В Козельске, как показывает Буслов, мужчины, монахи и женщины едины в защите города. Их ведет князь-подросток Василий, который, несмотря на возраст, не позволяет брать в рабство ни одного из своих подданных — даже тех, кто остался за городскими стенами и чье спасение связано с огромным риском.

Ну и, конечно, всеобщая мобилизация, в которой особое место занимает «криминальная» часть населения: их искупление в глазах общества возможно лишь через жертву на поле боя. Отдельного внимания заслуживает лексика юного князя, который на предложение укрыться отвечает: «Я князь, а не крыса». Подобная терминология ближе к криминальному культу позднего СССР, перешедшему в эстетику 90-х, чем к средневековому славянскому языку. Все эти образы органично вписываются в нынешний политический ландшафт. Можно было бы предположить авторскую интерпретацию или случайное сочетание элементов, если бы не финальный титр — «Памяти павших при защите земли русской во все времена», выдающую связь фильма с актуальными событиями уже Российской Федерации.

Пропаганда фольклором

Феномен «славянского фэнтези» не сводится только к пропаганде: его успех связан и с более широким запросом на культурную идентичность. Этот интерес проявляется не только в кино, но и в других видах массовой культуры: например, популярная анимационная франшиза о Богатырях. Это и видеоигры «Русы против ящеров», «Черная книга», а также будущий анимационный сериал «Киберслав», претендующий на звание первого славянского киберпанка. Среди печатных форматов выделяются комикс «Инок» и многочисленные романы, развивающие мифологическую тематику. Всё это говорит о естественной популярности славянского контекста у аудитории.

Однако совпадение этого интереса с политической повесткой превратило жанр в удобный инструмент для формирования нового патриотического нарратива. Возможно, если бы не давление обстоятельств, эти истории были бы свободнее: в них нашлось бы место для других голосов, других идентичностей и тем. Сегодня же славянский миф в кино служит не столько прошлому, сколько настоящему: он оправдывает, защищает и закрепляет ту осадную версию реальности, которую власть хочет видеть на экране и за его пределами.