Дар порицания

В январе 2023 года я писала о запутанном деле 68-летнего циркового артиста Михаила Жукова из Москвы, которого 13-летняя падчерица обвинила в домогательствах. На днях родственники Жукова сообщили мне, что суд приговорил его к 15 годам строгого режима. Собственно, когда я взялась за тот текст, я и не сомневалась, что так будет: следователь, еще не проведя расследование, сразу предупредила сына Жукова Александра, что посадит его отца. С той лишь разницей, что если Александр будет настаивать на добросовестном проведении расследования, она посадит Михаила на 16 лет («как уже посадила недавно другого педофила»), а если не будет «мешать», то на 10.

Именно предрешенность исхода этого дела, озвученная следователем, меня тогда и зацепила.

Вот история, которую мне рассказал Александр Жуков, сын главного героя моего текста.

Развелись молодые супруги. У них осталась 6-летняя дочь. Вскоре ее мать вышла замуж за мужчину вдвое старше себя, за друга семьи — за Михаила Жукова. Девочка жила на две семьи — то у матери с отчимом, то у отца. С отчимом отношения у девочки не сложились, она была уверена, что именно он виноват в том, что ее мама и папа расстались. Зимой 2021 года они с отцом пришли в полицию и отец с ее слов написал на Жукова заявление о том, что тот якобы систематически щупал его дочь под одеждой и склонял к просмотру порно. Спустя неделю девочка от своих прежних обвинений отказалась, сообщив, что всё придумала из мести. Тем не менее, еще около года длилась доследственная проверка, а потом завершилась — из-за того, что следователь не нашел события преступления.

После этого девочка переехала жить к отцу, а через полгода ее мать вступила в новые отношения и начала делить с пожилым супругом имущество. Поскольку Жуков не соглашался на ее условия, она написала ему: «Вы ж сами прекрасно понимаете, что существуют несколько способов обойтись без вашего согласия!» (скриншот сообщения есть в распоряжении редакции). Вскоре Жукова арестовали — по новому обвинению в педофилии, которое, в общем, повторяло прежнее, уже не подтвердившееся.

Следователь Кристина Булыгина, как рассказал мне Александр Жуков, с первых дней расследования заняла обвинительную позицию. 

Например, адвокаты Жукова рассказывали, что следователь «очень воодушевилась», когда при обыске (который провела аж через месяц после того, как определила мужчину в СИЗО), обнаружила у него дома смазку, презервативы и видеокассеты с эротикой советских лет.

На протяжении двух месяцев я изучала переписку Жукова, записи его телефонных разговоров с падчерицей и женой, общалась с его сыном и коллегами, пыталась поговорить и с родителями девочки (те отказались).

На своем собственном опыте я почувствовала, как чутко должен работать у судей и следователей тот самый этический компас, указывающий на правду. Я поняла, что ни один из собранных мною фактов не указывает однозначно на виновность или невиновность мужчины. Что до правды еще надо докопаться. В этом и заключается главная сложность подобных дел: в них многое зависит только от того, кому захотят поверить следователь и судья, от того, захотят ли они вообще разбираться в деле, и даже от того, какой у них житейский опыт, страхи и предубеждения. Подобного рода дела считаются одними из самых сложных во всём мире, причем даже в тех странах, где этой проблемой давно занимаются — и выработаны методики расследования педофильских преступлений. В России методик как таковых нет, большинство следователей просто не знают и не хотят знать, как расследовать такие преступления, — а разбираются с ними в потоке других дел: вчера — про коррупцию, сегодня — про хулиганство, а завтра — про педофилию.

Как рассказывали мне адвокаты, такие расследования редко добираются до истины. Их результатом бывают недовольны как потерпевшие, так и обвиняемые.

Вот и в деле Жукова, насколько мне известно из материалов дела, так и не нашлось никаких надежных доказательств его вины. 

В качестве косвенного доказательства причастности Жукова к совершению преступления, за неимением прочих, следователь использовала заключение психолого-психиатрической экспертизы. Проводившая ее комиссия пришла к выводу, что у Михаила Жукова гетеросексуальная педофилия. Я выяснила, как именно Жукову поставили это диагноз. Оказалось, эксперты пришли к такому выводу, оттолкнувшись от данных, почерпнутых из уголовного дела. То есть просто-напросто — со слов девочки, о чем они прямо и написали в своем заключении: «Комиссия приходит к заключению, что у Михаила Жукова имеется гетеросексуальная педофилия. Об этом свидетельствуют материалы уголовного дела о совершении им аномальной активности». То есть эксперты, не дожидаясь окончания следствия и решения суда, уже пришли к выводу о том, что Михаил совершил то, что ему вменили в вину, а потому он — педофил.

Адвокат Жукова обратился с заключением, проведенным по заказу следствия, к экспертам в Институт имени Сербского, и те полностью раскритиковали первоначальную экспертизу, заявив, что суду необходимо ходатайствовать о проведении повторной, поскольку та, на которую опирается следствие, проведена крайне непрофессионально и ни в коем случае не может использоваться в качестве доказательства. Суд проигнорировал мнение сотрудников института Сербского, отказал в проведении повторной экспертизы — и назначил Михаилу Жукову принудительное медицинское лечение от педофилии.

Кроме того, эксперты из Сербского написали рецензию на психолого-психиатрические экспертизы, ранее проведенные в отношении девочки, — и указали на то, что правдивость сообщаемых ею фактов крайне сомнительна. На том же акцентировали внимание и эксперты из Центральной психиатрической больницы Московской области, выполнявшие исследование по заказу следствия. 

В показаниях девочки не сходятся даже объективные факты, которые легко проверить: в частности, она утверждает, что насилие происходило по понедельникам, средам и пятницам, — якобы когда отчим забирал ее с танцев. При этом адвокаты Михаила Жукова обратились в танцевальную студию, которую та посещала, и получили официальный ответ, в котором говорится, что Жуков вообще не забирал ребенка из секции, ее забирали только родители (этот ответ есть в распоряжении редакции).

Но всё это, опять же, никак не повлияло на позицию следствия, а за ним — и суда.

Сейчас Михаилу Жукову 68 лет. Выйти из тюрьмы он должен на девятом десятке своей жизни — в 83 года. Он держал дома много цирковых животных: поначалу его сын был уверен, что следователь убедится в невиновности отца и отпустит его домой, поэтому временно поселился в его загородном доме, чтобы ухаживать за ними. Но теперь, когда стало понятно, что животные Михаила не дождутся, он раздал их его коллегам. Через 15 лет, когда Жуков выйдет из тюрьмы, уже и сам этот дом, который он несколько лет назад купил для себя и жены, не будет ему принадлежать: бывшая супруга намерена продать этот дом.

Вот так следователь Булыгина сдержала свое слово.