Катерина Суворова — экскурсовод в закрытом городе Тухачевске. В 31 год она знакомится с Яковом Петровским, который приводит ее в так называемую «Бумажную церковь» Тухачевска — подпольную христианскую общину, которую возглавляет самопровозглашенный священник отец Сергий. Спустя некоторое время Суворова становится ярой последовательницей Сергия, однако властям удается ее арестовать за антисоветскую деятельность и подвергнуть карательной психиатрии. После выхода из клиники Суворова становится инвалидом и живет на скудную пенсию. Она начинает вести дневник (ту самую «Тетрадь», что оказывается перед глазами читателя), который предназначает своему ребенку. В нём она рассказывает, как лепит дом из пластилина, скрывается от властей и вновь сталкивается со своим мучителем.

Надо, наверно, сразу рассказать, что такое «Бумажная церковь» и какое место она занимает в творчестве Горалик. «Бумажная церковь» — арт-проект писательницы о христианской общине в вымышленном городе Тухачевске, расположенном на месте Санкт-Петербурга. Согласно «легенде», Тухачевск был основан в 1947 году и считался «закрытым» вплоть до 1993 года из-за деятельности ТОВКа — Тухачевского опытного водорослеперерабатывающего комбината, где трудилось более 80% населения города. На самом деле там разрабатывалось биологическое и химическое оружие. «Бумажная церковь» взяла на себя роль такого живого оберега города. Прихожане молились святым заступникам, ограждали город от демонов и сохраняли артефакты общины: иконы, мозаики, браслеты, игрушки.

В свое время в рамках цикла работ о Тухачевске Горалик создала около 50 работ, среди которых есть не только иконы и картины, но и масштабные работы (например, передвижной крест). Тухачевску была отведена и большая роль на выставке «Теория повседневности» в 2017 году. Уже тогда у проекта появилось литературное измерение: например, серия «Ряд незначительных событий» представляет собой арт-проект одного из прихожан «бумажной церкви» Якова Петровского в виде обрывок рукописных заметок («…ненавидела этот вопрос, потому что знала: настанет день, когда дни рождения детей навсегда уплывут из ее памяти»). Горалик говорила, что в «Бумажной церкви» для нее сходятся три интереса: к подпольному христианству в советский период, к «бумажной архитектуре» (проектам, которым суждено было остаться только на бумаге) и героям второго плана — незаметным на фоне масштабных исторических событий людям, которые переживают свои горечи, радости и моменты счастья практически незаметно.

В этом смысле «Тетрадь Катерины Суворовой» — это не только роман (или не столько), но и еще один артефакт, оставшийся от «Бумажной церкви». Такое послание в бутылке, по которому читателю предлагается угадать контуры несуществующей, но ожившей в воображении писательницы коммуны. О характере романа как артефакта тут напоминают и многочисленные рукописные рисунки: Суворова рисует для сына снегирей, святых, столкновение с безногим инвалидом на улице, купленную на «страшном, страшном» птичьем рынке рыбу — в этот момент творчество автора и творчество персонажа как бы дополняют друг друга и создают удивительный эффект погружения, который в литературе на самом деле нечасто встретишь. Это, наверное, тот случай, когда бумажная книга действительно способна увлечь больше электронной: безыскусность текста Суворовой (из-за спины которой, как из-за спины персонажа видеоигры, выглядывает автор) действительно создает ощущение, будто ты случайно набрел на рукопись где-нибудь на чердаке или в чужом шкафу.

Содержательно, как уже говорилось, «Тетрадь» — это дневник, предназначенный для сына Суворовой, и в книге есть как бы два параллельных сюжета: тот, что на поверхности (попытки Суворовой бежать от воспоминаний о карательной психиатрии и ее неминуемое столкновение с этой памятью), и тот, что на глубине, — о том, что с человеком делает жизнь в тоталитарном государстве. В своей попытке спрятаться от всевидящего советского ока Суворова воображает лучшую жизнь (например, лепит из пластилина и теста воображаемый будущий домик для них с сыном) и рассказывает ребенку, как сохранить свободное мышление. Так, в одном из эпизодов Суворова вспоминает своей учебник по рисованию — а потом решает, что сейчас бы она его выбросила: он кажется ей слишком догматическим, вынуждающим мыслить плоско.

«Никого не слушайся, мой дорогой. Рисуй как попало. Начинай рисовать хоть с пятки, хоть с глаза, хоть с мизинца. Очень мне хотелось делать всё правильно, всё как у них [у советской власти] надо, а теперь я понимаю, что это всё про одно и то же, про одно и то же, по клеточкам ходить. Это я писать не буду, я тебе сейчас словами всё объясню, но это всё про одно и то же, мой дорогой. Не подчиняйся этому».

Можно сказать, что на этом примере раскрывается принцип выживания при тоталитаризме, который предлагает Горалик: спасение себя через небольшие повседневные практики.

Об этом же писательница говорила в прошлогоднем интервью «Новой газете Европа», упоминая переписку с девушкой-подростком, которая живет в закрытом городе. Горалик советовала делать ей то, что она и так уже делает: читать и думать. Любые другие действия могут подвергнуть опасности. Фактически тому же принципу следует и Суворова в книге (она даже составляет список чтения для себя, чтобы «не оглупеть»). При этом продолжая оставаться истово верующей: у Горалик получилось создать впечатляющий образ героини, которой личная, недогматическая вера помогает выживать. Впрочем, не только выживать, но и маскировать страшную правду, о которой читатель начинает догадываться ближе к середине. Эта правда — о том, что память — оружие обоюдоострое: она помогает нам сохранить те наши ценности, которые нам кажутся важными посреди мрачного безвременья, но одновременно может скрывать скелеты в шкафу, которые мы трогать не хотим. Но которые неизбежно будут влиять на нашу жизнь — хочется этого или нет.

«Я не хожу в бомбоубежище, потому что моя собака Бублик нервничает»
читайте также

«Я не хожу в бомбоубежище, потому что моя собака Бублик нервничает»

Линор Горалик — о насилии над подростками и животными, своей ежедневной боли и рутинной работе писателя во время войны

Горалик создала многослойную, удивительную книгу-артефакт о памяти и о том, как спасти себя во время диктатуры. Если прошлогодний роман «Бобо» был острой сатирой на политическую реальность воюющей России, то «Тетрадь Катерины Суворовой» — горький рассказ о том, что такая реальность делает с ее обитателями.

Поделиться
Больше сюжетов
ЦБ отменил действовавшие с начала войны ограничения на переводы за рубеж

ЦБ отменил действовавшие с начала войны ограничения на переводы за рубеж

Россиянам и гражданам «дружественных стран» теперь можно отправлять любые суммы. Это ослабит рубль?

ФСБ отчиталась жизнями случайных людей за свой провал

ФСБ отчиталась жизнями случайных людей за свой провал

Правозащитник Дмитрий Заир-Бек разбирает самый страшный судебный приговор в новейшей истории России — по делу о подрыве Крымского моста

Спасибо, что живой

Спасибо, что живой

Антигерой нашего времени в фильме «Лермонтов» Бакура Бакурадзе – о последнем дне поэта

Я / Мы инопланетяне

Я / Мы инопланетяне

«Одна из многих» — сериал от создателя «Во все тяжкие» Винса Гиллигана, где одинокая белая женщина вынуждена спасать человечество

Заметка про «вашего мальчика»

Заметка про «вашего мальчика»

Рэпер Хаски выпустил альбом о войне – «Партизан». Разобраться в нем пытается музыкальный критик Николай Овчинников

Палаццо Снежной королевы

Палаццо Снежной королевы

Почему книга Льва Данилкина «Палаццо Мадамы» о директрисе Пушкинского музея Ирине Антоновой вызвала бурные споры

Женщина под влиянием

Женщина под влиянием

«Умри, моя любовь» Линн Рэмси в российском прокате: это сильная картина о кризисе материнства, где Дженнифер Лоуренс сходит с ума на наших глазах

Авторитаризмоведение

Авторитаризмоведение

Администрация президента выложила черновик единого учебника обществознания. Среди авторов — Мединский и Холмогоров. Мы решили поучаствовать в обсуждении

Подслушано в Кремле и Белом доме

Подслушано в Кремле и Белом доме

Обнародованные телефонные разговоры Уиткоффа, Дмитриева и Ушакова могут повлиять на судьбу мирного плана. Как обсуждают записи и кто их мог слить?