Сад для олигарха, секс-революция в глубинке, героиновый Тбилиси

«Чужой дом», режиссер Русудан Глурджидзе, 2016

Русудан Глурджидзе — режиссерка, чья прошлогодняя работа «Антиквариат» была представлена на Венецианском кинофестивале и оказалась в центре политической драмы. «Антиквариат», который рассказывал о депортации грузин из России в 2006–2007 годах, сначала отозвали из программы по иску российских сопродюсеров, а затем, после обжалования в Венецианском суде, возвратили в конкурсный показ. Удивительное сочетание — грузинский фильм с российскими продюсерами — возникает в карьере Глурджидзе не впервые. Ее лента «Чужой дом» (2016) также была копродукцией Грузии и России и даже получила поддержку Министерства культуры Российской Федерации, что удивляет, учитывая политическую атмосферу в Грузии и отношение к России после войны 2008 года.

«Чужой дом» переносит нас в абхазскую деревню, окруженную горами, туманом и нескончаемым дождем. После очередных боевых действий (конкретный год в фильме не обозначается) грузинские жители поспешно покинули свои когда-то обжитые дома. В один из таких домов заселяется новая семья: абхазский мужчина с русской женой и детьми, также бежавшие от войны. Они пытаются обустроиться в этом брошенном пространстве, где в каждом углу еще ощущается присутствие прежних хозяев. Будь то предметы гардероба, одежда или столовые приборы — всё напоминает о недавнем существовании «чужих».

Трагедия предыдущих владельцев, по мнению жены главного героя, не должна мешать попытке построить собственное будущее. В соседнем от них доме живет грузинская семья: две сестры и дочь одной из них. Они, словно персонажи классической пьесы, бродят по своему ветшающему жилищу и саду, пытаясь осмыслить последствия войны и предугадать будущее. А будущее уже близко. 

Это не единственный фильм, посвященный абхазским войнам. Стоит вспомнить номинированную на «Оскар» авторскую драму «Мандарины» Зазы Урушадзе или «Шиндиси» Дито Цинцадзе, работающего в патриотическом жанре. В «Чужом доме» Русудан Глурджидзе занимает сторону жертвы, показывая, что жертвами становятся не только убитые и воюющие, но и те, кто бежали. Неспешный и тягучий ритм фильма создает ощущение «лимба» — «серых зон» оккупированных территорий.

«Укрощение сада», режиссер Саломе Джаши, 2021

Мы становимся свидетелями сюрреалистической картины: грузинские рыбаки медитативно закидывают удочки в море, словно не замечая баржу, на которой плывет величественное дерево.

Этот документальный фильм не придуман постановщицей Саломе Джаши — это реальность, созданная олигархом и теневым правителем страны Бидзиной Иванишвили. Политик, управляющий страной в ручном режиме, самый богатый человек Грузии, воплощает свою мечту — создание райского сада, наполненного экзотическими птицами, уникальными деревьями и растениями. Для этой цели он отправляет своих людей по всей стране: они выкупают или изымают деревья, отобранные специально для его частной коллекции. Иногда выкорчевывают из лесных массивов, иногда — с территории охраняемых национальных парков. Дома граждан также не остаются без внимания: жителям одного из деревенских участков предлагают продать многовековой бук, растущий в их собственном дворе. Строятся новые дороги, разрабатываются сложнейшие технические решения для транспортировки и консервации растений. Всё, чтобы реализовать желания одного человека.

Джаши рисует портрет человека, не только создавшего политическую реальность современной Грузии, но теперь уже и меняющего ее природный ландшафт. Снятый в наблюдательной манере, фильм раскрывает перед зрителем две сюжетные линии. Первая — это сам процесс выкорчевывания эвкалиптов, магнолий и других деревьев, за которым следует их транспортировка. Мы слышим разговоры рабочих, обсуждающих масштаб власти, ее границы и задающихся вопросом, а зачем вообще покупаются эти деревья. Вторая сюжетная линия посвящена жителям деревень, куда приходят рабочие. Кто-то радуется денежному вознаграждению, другие сомневаются, стоит ли расставаться с прошлым ради нескольких сотен евро. В конечном итоге почти все соглашаются: деньги оказываются критически важны для небогатых сельских жителей.

Саломе Джаши — известная грузинская режиссерка, прославившаяся не только своими успешными документальными фильмами и участием в крупных международных фестивалях, таких как Sundance, но и активной гражданской позицией. От такого автора можно было бы ожидать фильма прямого действия — с объяснением контекста, открытым разоблачением и моральной оценкой происходящего. Однако Джаши выбирает совершенно иную оптику. Ожидаемого образа аморального олигарха, тревожного видеоряда и закадрового голоса здесь нет. Мы не видим самого Иванишвили — в этом нет необходимости.

Финальные кадры с идеально ухоженными дорожками, экзотическими деревьями и поющими птицами становятся визуальной метафорой. С одной стороны, они свидетельствуют о безграничной силе воли человека, с другой — об отсутствии пределов его аномальной власти.

«Дрозд, Дрозд, Ежевика», режиссер Элене Навериани, 2023

Этеро — главная героиня фильма — живет в провинциальной грузинской деревушке, где единственный способ скоротать время — это разговоры за чаем, посвященные обсуждению соседей. Она владеет бакалейным магазином, куда можно заглянуть за краской для волос, стиральным порошком или просто пообщаться. Жизнь течет размеренно: изо дня в день она повторяет свои маленькие ритуалы: прогулка по ежевичной поляне, кусок торта «Наполеон», открытие и закрытие магазина. Но однажды в магазин заходит Мурман — грузчик, привезший товар. Между ними вспыхивает страсть, они занимаются любовью прямо в подсобном помещении. Это событие навсегда меняет жизнь Этеро, в свои 48 лет потерявшую девственность. У них начинаются тайные отношения, которые старательно скрываются от всей деревни. Однако окружающие чувствуют, что что-то не так. Взгляды вслед, разговоры за спиной, домыслы — всё это становится оружием в руках тех, кто не может принять, что одна из них осмелилась на что-то потаенное.

Режиссер Элене Навериани экранизировала роман «Дрозд, Дрозд, Ежевика» грузинской писательницы и феминистки Тамты Мелашвили. Навериани покинула Грузию во время российско-грузинской войны 2008 года и получила степень бакалавра в области кино в Женевском университете. Свои первые полнометражные картины — «Я — капля на солнце» и «Мокрый песок» — она сняла, уже вернувшись на родину. Обе работы отличались яркой визуальной формой и радикальными по меркам грузинского общества темами: от секс-работы до квир-идентичности. В новом фильме Навериани отправляется в «глубинное государство» грузинской патриархальной культуры — сельскую местность. Это замкнутое сообщество, где каждый знает каждого, не оставляет главной героине возможности вырваться за пределы той нормы приличия, которую ей навязывает коллективное «мы» деревни. Эту же норму транслирует и ее собственная семья — абьюзивные отец и брат, которые с помощью жестокости и оскорблений годами подавляли волю Этеро.

Неспешный и меланхоличный фильм не стесняется женского тела в кадре. Страстная телесная и эмоциональная нагота главной героини противопоставлена консервативной морали общества. Сначала соседи ставят ей в вину отсутствие мужчины и девственность — сама ее модель жизни кажется им «неестественной». Одна из соседок даже утверждает, что ее существование бесполезно для государства, потому что она не родила ребенка. Этеро, в свою очередь, отказывается становиться «нормальной». Появление тайной любви становится для нее способом сопротивления и актом эмоционального освобождения.

«Дни улиц», режиссер Леван Когуашвили, 2010

В кадре — Тбилиси начала нулевых. Чеки — представитель поколения мужчин среднего возраста, не сумевших справиться с тяжестью времени после распада Союза. Молодость позади, наступила зрелость, но последствия бурной юности не отпускают. Одно из них — наркотическая зависимость. Дни Чеки проходят в компании таких же потерянных, не нашедших себя во «взрослой» жизни. Они, словно школьники, слоняются у зданий своей альма-матер — только теперь уже в поисках героина, а не знаний. Трагическая ирония: в этой же школе учится его сын.

Между попытками рассчитаться с дилером Чеки постоянно оказывается участником гротескных комедийных сцен, возникающих буквально из ниоткуда, — будь то неожиданное нападение бабушек, подставная авария или очередная драка с наркозависимыми друзьями. Эта хаотичная жизнь приводит героя в капкан, расставленный для него местной мафией. Перед Чеки встает выбор: спасти собственную шкуру или подставить сына друга детства.

Режиссер Леван Когуашвили, окончивший московский ВГИК и Нью-Йоркскую киношколу, — автор нескольких игровых фильмов в жанре трагикомедии. Его дебютная работа «Дни улиц» была снята после возвращения в Грузию. По словам режиссера, задачей было передать «эмоциональный портрет города», а наркомания в фильме выступает как образ времени, в котором разворачивается действие. Проблема «потерянного поколения» мужчин 90-х не уникальна для Грузии. Часть постсоветских стран столкнулись с периодом, когда основная ответственность за благополучие семьи ложилась на женщин. Мужчины же на фоне политических и социальных потрясений всё чаще оказывались уязвимыми перед алкогольной или наркотической зависимостью.

Грузия в фильме предстает как коррумпированная страна, пронизанная цепью непотических связей. Похищения людей — обычная практика, наркозависимые устраивают сходки у школьных дворов, сами школьники бегают с оружием, пытаются купить героин, попутно хамят учителям.

Переводя фильм в комедийный тон, Когуашвили не сглаживает углы и не пытается приукрасить драматизм происходящего. Комедия служит способом передать узнаваемое ощущение «грузинского» — то самое, что на подсознательном уровне отзывается у зрителя, знакомого с классикой грузинского кино 70-х годов.

«Пересечение», режиссер Леван Акин, 2024

Леван Акин — представитель грузинской диаспоры в Швеции, куда его родители эмигрировали еще в 1960-х. Строя карьеру в Стокгольме, он успел поработать на местном телевидении и выпустить два полнометражных фильма, прежде чем создать первую картину, посвященную грузинскому контексту. Этим фильмом стала во многом революционная лента «А потом мы танцевали», рассказывающая историю взаимоотношений двух юношей, обучающихся в студии традиционного танца.

В стране с глубоко укорененной гомофобией и высоким уровнем неприязни к квир-людям фильм вызывал дискуссии на всех уровнях. Реакция не ограничилась лишь осуждением со стороны консервативных политиков — предпринимались попытки нападения на кинотеатры, где проходили сеансы, звучали угрозы в адрес зрителей. В интервью Леван рассказывал, что изначально планировал снять документальный фильм об атаках на ЛГБТ-парады в Тбилиси, но впоследствии решил сделать художественную картину о «тайной жизни», которую вынуждены вести квир-люди в консервативных обществах, а также о поколенческом разрыве между «людьми интернета» и «людьми телевидения».

Тема разрыва поколений плавно перешла и в следующий фильм Левана Акина — «Пересечение», премьера которого состоялась на Берлинском кинофестивале в 2024 году. Режиссер переносит нас в прибрежный грузинский город Батуми на границе с Турцией. Пожилая Лиа, главная героиня в исполнении Мзии Арабули, отправляется на поиски своей племянницы Теклы, покинувшей отчий дом много лет назад из-за разрыва с семьей. Родители выгнали ее из-за транс-идентичности и за то, что, по их мнению, она навлекла на них позор. После смерти сестры Лиа решает найти Теклу и отправляется в Стамбул, где, по словам знакомых, та живет уже несколько лет. В спутники к ней набивается случайный знакомый — юный Арчи, бунтарь, уставший от беспросветной жизни в Грузии. Его привлекают близость Стамбула и потенциальные возможности заработка там. Языка он не знает, но выживать умеет. Эта неожиданная пара отправляется в путешествие по ночному Стамбулу, проникая в его наименее глянцевую сторону — кварталы секс-работников. Именно там находится сообщество транс-женщин, оказывающих сексуальные услуги. Теклу видели в последний раз именно тут.

Трагический бадди-муви, созданный Леваном Акином, пропитан атмосферой потери и одновременно — надежды, воплощенной в желании Лии найти свою племянницу. Этот поиск — не столько попытка восстановить разрушенную связь, сколько стремление вернуть справедливость в отношении Теклы, которую, по словам Лии, они «подвели». «Я не знаю, что ей скажу, когда ее встречу», — в этом признании сквозят и вина, и приговор. Оно отражает пропасть не только между родителями и брошенной Теклой, но и между поколениями, отчаянно борющимися за право на свою правду в современной Грузии.