Выжженное поле между Шевчуком и Земфирой

Казалось бы, эмиграция и война должны были полностью изменить нашу жизнь, расширить наше представление о мире, искусстве, самих себе. Увы, этого не произошло. Наши люди в любых самых диковинных условиях воссоздают российскую модель поведения и табель о рангах. Российские понты, российские иерархии, российское равнодушие к жизни за пределами своей тусовки.

Нагляднее всего это видно по шоу-бизнесу. Год назад мы с замиранием сердца ждали, как отреагируют на войну наши кумиры. Что скажет Гребенщиков? Не испугается ли Земфира? Как поведет себя Нойз? Сказали, не испугались. И дальше целый год «хорошие русские» жили в пространстве между Слепаковым и Галкиным, Оксимироном и Нойзом, Земфирой и Шевчуком. Как говорится, хорошо, но мало. Напоминает бег по кругу.

Эта проблема высветилась еще до войны. Составляя музыкальные обзоры, я чувствовал, что оперирую тремя десятками имен, как будто больше в России нет никакой музыки. А если вставить тридцать первого, редакторы тут же скажут: «Его никто не знает, несолидно, будет мало просмотров». Так сформировался либеральный «Голубой огонек». 

Даже сейчас я вынужден поставить к этому тексту заголовок «Между Шевчуком и Земфирой», потому что Земфиру и Шевчука вы знаете, а о великолепной арт-группе «Хроноп» из Нижнего в лучшем случае «что-то слышали». Потому что иначе в комментариях будет опять из раза в раз повторяться: «А кто это вообще?» Или: «Не знаю такого». Тоже чисто российская черта: не знаю и горжусь, чувствую себя выше, потому что не знаю.

Между тем культура так не работает. Не может быть выжженной земли вокруг памятника Пушкину, иначе и самому Пушкину неоткуда будет взяться. Из ничего не появляется ничего. И кстати, каждый нормальный музыкант из топ-30 это прекрасно знает. Настоящие, не придуманные Эрнстом звезды регулярно отслушивают гигабайты музыки, они, как хлебом, питаются как раз тем, что вы игнорируете.

«Война удобна, она избавляет от необходимости думать», — пел Гребенщиков лет двадцать назад. Она удобна не только тем, кто ее ведет, но и тем, кто на нее смотрит. Появился простой критерий принятия/неприятия. Он думает так же, как я? Нет? Значит, песня плохая, концерт плохой и даже обложка у альбома какая-то неприятная. А вот это мне нравится, это похоже на то, что я уже слышал. Очень удобно для маркетинга, попадание в целевую аудиторию гарантировано. Просто делай то, что от тебя ждут. Шаг вправо, шаг влево — побег. Прыжок на месте — провокация.

Я иногда думаю, что, может быть, это не следствие войны, а ее причина. Бесконечная гонка за массовой популярностью и успехом (ее еще иногда называют популизмом) приравняла слово «другой» к слову «враг». А Путин ведь тоже — поп-звезда. По определению Дэвида Боуи, все политики поп-звезды, и чем они более радикальны, тем более «поп». 

Именно поэтому так трудно развенчать культ личности. Луч прожектора выхватывает из темноты лицо артиста или политика. Ты смотришь на него год, десять, двадцать. В конце концов оно начинает нравиться тебе, ты привыкаешь, ты во многом с ним соглашаешься.

Ты думаешь: «На него смотрят миллионы людей. Аплодируют ему, слушаются. Не могут же все ошибаться. Я что, умнее других?» И рука сама тянется в положение «за». «Если он скажет: «Солги», — солги. Если он скажет: «Убей», — убей», как писал Эдуард Багрицкий. У миллионов отсутствует критическое мышление.

И когда потом оказывается, что это лицо («значительное лицо», как у Гоголя) — преступник, мерзавец, лгун, дурак или просто устаревший реликт, потому что всё на свете устаревает, ты в шоке. Двадцать лет ты любил мерзавца, слушал дурака, подчинялся уроду? Вся жизнь перечеркнута. Выходит, что ты тоже преступник. Но ведь такого не может быть. Ты хороший, ты, по определению, молодец.

Вертикальная иерархия, не сменяемая годами, даже самая хорошая, — признак тяжелого душевного нездоровья. Катастрофа, которая нас постигла, — ее следствие. И эта же катастрофа дала нам шанс начать более здоровую, полноценную жизнь, жизнь по другим принципам. Выстроить свой мир иначе, с множеством нюансов и оттенков, с бескрайним горизонтом людей и событий. Но почему-то мы не используем этот шанс. Мы тяжело больны. Мы родом из детства. Россия крепко держит нас за горло, даже тех, кто шлет проклятия в ее адрес.

В Ереван, где я живу, не эмигрировало ни одной звезды. И слава богу, на самом деле. Страна не самая богатая, не престижная, в сложном политическом положении. Музыкантов много, но все — инди, второй или третий ряд. И это счастье. Благодаря отсутствию звезд здесь идет нормальная полноценная интересная жизнь. Без фирменных российских понтов. Шансов на миллионную популярность нет ни у кого, конкурировать не за что. Но зато все условия быть собой, а не заложником массового успеха. Ради этого, безусловно, стоило эмигрировать.

Я часто вспоминаю здесь дело Голунова, журналиста «Медузы», которого в 2019 году хотели посадить якобы за наркотики, а на самом деле за журналистскую деятельность. Народ тогда массово вышел на улицы против несправедливости. Был даже Павловский (вот еще одно лицо, попавшее в луч прожектора, о нем теперь неудобно говорить плохо). Хорошо помню один плакат: «А как же все остальные?» Дескать, Голунов Голуновым, но, вообще-то, в России сотни людей несправедливо осуждены и отбывают сроки в тюрьме. Просто они не журналисты «Медузы», они не в луче прожектора.

Протест тогда жестко разогнали, были массовые задержания, были жестокие избиения на Страстном бульваре и у Петровки. Но общими усилиями Голунова удалось отстоять, через несколько дней его отпустили, он на свободе. Через два года началась война, многие из тех, кто вышел тогда на улицу, эмигрировали, они в безопасности, в недосягаемости для дубинок ОМОНа. По выходным они ходят в дорогие концертные залы послушать БИ-2 и Оксимирона. Всё хорошо, почти как раньше. Но вопрос остается прежним: а как же все остальные?

Автор — музыкальный обозреватель.