«Даже я вижу, что происходит диктатура»

Крым

Жарким июльским вечером 2016 года во дворе недостроенного дома в Бахчисарае множество крымских татар собрались, чтобы принять участие в дуа — молитве об арестованных российскими властями соотечественниках. Среди разбросанных тут и там бетонных блоков и куч щебня поставили длинные скамьи, и мусульмане — мужчины и женщины отдельно — сели рядами. Они слушали, как читал имам. Через несколько лет его арестуют. Многие молодые люди держали телефоны и снимали имама и молящихся. В Бахчисарай приехали крымские татары со всего полуострова, много было местных. Один из них — с телефоном в руках хмурился Сервер Мустафаев. Через два года его арестуют. Неподалеку от него сидел пожилой Ильми Умеров, бывший глава Бахчисарайского района и зампред запрещенного Меджлиса — представительства крымских татар. Уже в этом году его насильно отправят в психиатрическую клинику, и многие вспомнят про карательную психиатрию советского времени, а позже его приговорят к двум годам колонии. Молитва подходила к концу. Рядом с имамом встал и, держа руки перед собой ладонями вверх, начал громко молиться Сейран Салиев. Его арестуют через год. Люди негромким хором повторяли за ним слова молитвы и в конце протерли ладонями лица. Мусульмане верят, что Аллах не оставляет их молитвы без ответа и наполняет ладони просящих благословением, которым они умываются.

Люди встали, лавки быстро разобрали и сложили из них длинные столы. Быстро темнело. Вокруг шумно бегали дети, молчавшие всё время молитвы, теперь их никто не останавливал. Когда окончательно стемнело, зажглись фонари, и в их оранжевом свете все расселись за столами, ели плов и говорили об арестованных — тогда их было всего 12 человек: четверо в Бахчисарае и еще по четыре человека в Севастополе и Ялте. Обрывки разговоров перемешивались: кто-то перечислял, что можно, а что нельзя передать в СИЗО, кто-то договаривался приехать на неделе и продолжить строительство дома, потому что теперь больше некому. Дети шумели, их часто ловили, чтобы приобнять и угостить чем-то со стола, хотя они и так постоянно таскали сами.

Среди мужчин сидел молодой парень в белой футболке без рукавов, с короткой редкой бородкой и травмированным лицом, один его глаз был постоянно закрыт, второй, видимо, тоже не видел. Его движения были осторожными, и, когда он вставал, всегда находился кто-то, кто поддерживал его за локоть. Он вышел из-за стола и стал рассказывать, как на днях прошло очередное судебное заседание. Четверых бахчисарайцев, как и остальных арестованных, обвиняли в том, что они состояли в исламской организации «Хизб ут-Тахрир». Организацию запретили и признали в России террористической еще в 2003 году, с начала оккупации за связь с ней — настоящую и придуманную в кабинетах управления ФСБ на бульваре Франко в Симферополе — стали преследовать и крымских мусульман. В Украине, как и почти во всей Европе, «Хизб ут-Тахрир» не запрещена, и крымчане до 2014 года не скрывали, что ее сторонники есть и среди них.

 — говорил парень в белой футболке. Это был Александр Сизиков, он ослеп после автокатастрофы, и впоследствии его арестуют дважды. В 2020 году, после чего приговорят к 17 годам. Потом отпустят из-за травм и болезней и через пять месяцев снова арестуют, чтобы отправить обратно в колонию в далеком Красноярском крае.

Темнота

— Ислам я принял в 2006 году, когда учился в Севастопольском национальном техническом университете и получал высшее образование, — рассказывает Сизиков. 

Он обстоятельно и иногда излишне подробно перечисляет события своей жизни. Сейчас лето 2025 года, несколько недель назад он приехал из Красноярской колонии, его возвращение его мать Елена восприняла как чудо.

В 2009 году Сизикова сбил автомобиль. Он очень сильно пострадал, ослеп, и сейчас последствия аварии грозят ему эпилепсией и инсультом. Его сыну Ибрагиму тогда было всего три месяца.

— Я до сих пор помню его улыбку, — говорит Саша и немного грустно добавляет, что через полгода после аварии жена попросила развод, навсегда забрав сына с собой. — Первое время я учился жить по-новому. Тех, у кого отсутствует зрение, можно разделить на два вида, — объясняет Сизиков.

Но он не видел этот мир, не видел солнца, облака, ему сложнее что-то объяснить. Я всё это видел, всё помню, но мне сложнее подстроиться, чему-то обучиться, для меня это какие-то новые навыки.

Семь лет Сизиков адаптировался, учился ходить с тростью, читать шрифт Брайля, узнал о существовании «говорящих» устройств, например, тонометра, который сообщает результат. Он записался в Украинское общество слепых, где научился играть в шахматы. Он приезжал с доской на праздники Ураза и Курбан-байрам, организованные крымскими татарами, садился за стол и играл с детьми и взрослыми.

Сизикову оформили опекуна — Эдема Смаилова, председателя местной религиозной общины «Топчикой», независимой от Духовного управления мусульман Крыма. В 2018 году его арестовали по обвинению в причастности к «Хизб ут-Тахрир» и приговорили к 13 годам колонии. Возмущенный Сизиков приехал в Симферополь и вышел на главную площадь города в одиночный пикет, в руках он держал плакат: «Инвалиды против задержаний мусульман Крыма». Задерживать его тогда не стали, но заметили. Позже он выходил с пикетом еще 15 раз — каждый раз, когда в Крыму задерживали очередную группу «Хизб ут-Тахрир». Сейчас по этому делу в заключении больше 120 крымских мусульман.

Суд

Летом 2020 года, сразу после отмены ковидных ограничений, Сизиков отправился в гости к своему другу Сейрану в деревню Севастьяновка. Когда-то Александр провел обряд имянаречения его дочке Сафие, прочитав молитву-азан ей на ушко, когда пришел вместе с отцом в роддом. Теперь его радостно встречали, семья была большая: пятеро детей, супруга Эльмаз.

В четыре утра Сизиков проснулся и услышал, как она кричит, что во дворе «маски-шоу»: приехали оперативники ФСБ. Сизикову дали закончить утреннюю молитву. Он встал, достал телефон, чтобы набрать адвоката, но его тут же скрутили и отняли трубку. Четверо оперативников подняли его и понесли в автозак, дети плакали и кричали.

В это время шел обыск и у него дома в Октябрьском Джанкойского района, и в Тургеневке Бахчисарайского района, где он сдавал дом семье местного автоинспектора, и в доме бабушки Сизикова. Бабушка Валентина, когда увидела спецназ в масках и с оружием, попыталась броситься на них с вилами, ей стало плохо с сердцем, вызвали скорую. Ей полегчало, и она, православная, стала молиться за внука. В Тургеневку, в том числе в ее дом, оперативники привезли книги, изданные «Хизб ут-Тахрир», и записали в протоколе, будто их нашли. Когда позже защита Сизикова потребовала снять с них отпечатки пальцев, следователь отказал, и запрещенные книги больше в деле не фигурировали. Книги были обычные, к тому времени Сизиков не видел уже больше пяти лет.

В этот день в Крыму задержали семерых мусульман. Всех обвинили в причастности к «Хизб ут-Тахрир».

К аресту он был готов. Незадолго до этого он попытался обновить загранпаспорт, чтобы поехать в хадж в Саудовскую Аравию, но документ долго не возвращали, ссылаясь на слишком пристальную проверку ФСБ.

— Это был такой намек, что что-то происходит, — вспоминает Сизиков.

После обысков его привезли в ФСБ, потом — в Киевский райсуд Симферополя, где стало ясно, что в СИЗО за ним некому будет ухаживать и для слепых оно не приспособлено. Суд отправил его под домашний арест, для крымских дел о причастности к «Хизб ут-Тахрир» это было исключением. На него надели «браслет» и отвезли домой в Тургеневку, куда приехала его мать, чтобы ухаживать за сыном. Ему заблокировали банковские карты, забрали ноутбук, который он приспособил для себя с помощью голосовых программ, и отключили интернет.

Дело «ячейки Сизикова» строилось, как и все крымские дела «Хизб ут-Тахрир», на скрытно сделанных записях разговоров и показаниях засекреченных свидетелей, которые чаще всего эти записи и делают. Аудио отправляют на лингво-религиоведческую экспертизу, которая неизменно находит в разговорах свидетельства причастности к «Хизб ут-Тахрир», даже если организация не упоминается. В деле Сизикова две аудиозаписи, скрытно сделанные в конце 2015 года. Засекреченные свидетели под псевдонимами Ибрагим Ибрагимов и Нури Османов утверждали, что присутствовали на встречах мусульман — «халакатах», где Сизиков зачитывал отрывки из религиозных книг и объяснял прочитанное. Записи проанализировал для следствия доцент Севастопольского госуниверситета Аммар Каннах, который решил, что участники встречи принадлежат к «Хизб ут-Тахрир».

Сизиков, как и все остальные арестованные, этого не отрицал и не подтверждал. Независимая экспертиза, которую заказали адвокаты в Москве, не обнаружила на записи голос Суфьянова, а саму прослушку, видимо, по ошибке, суд разрешил проводить в соседнем от Сизикова доме. Суду это не помешало. 

— Это был долгий процесс, очень долгий процесс, который длился четыре года и два месяца, — вспоминает Сизиков. 

На каждое заседание его возили из Тургеневки в Симферопольский гарнизонный суд, откуда включали видеосвязь с Южным окружным военным судом в Ростове-на-Дону, где слушали дело.

Выяснилось, что он не прочитал, да и не мог прочесть материалы. Процесс прекратили, и суд постановил выдать ему 16 томов, набранных шрифтом Брайля. Напечатали их, уже когда процесс начался повторно, и части документов среди них не оказалось.

— иронизирует Сизиков.

Он дождался апелляции, и сразу после нее, в сентябре 2024 года, Сизикова арестовали. Домой приехал спецназ ФСИН, его затащили в машину и увезли. Он успел только схватить приготовленный заранее рюкзак и молитвенный коврик. Сизикова привезли в изолятор временного содержания Бахчисарая, где мужчина, которого он не мог видеть, стал ругаться с конвоем: «Зачем вы его привезли, мы должны ему все документы шрифтом Брайля печатать, где мы специалиста найдем?» Охранники оставили Сизикова и уехали. 

Изолятор

Чтобы как-то принять незрячего в ИВС, пригласили двух понятых. Паспортов у них не оказалось, но они подписали все нужные документы, и Сизикова увели в камеру в подвале. С этого дня началось его заключение.

— Я не верил, что меня закроют. Я думал, что будет какая-то судмедэкспертиза, на основании которой я останусь дома. Для меня это стало шоком. Привыкание — это был очень сложный, в первую очередь эмоциональный процесс, — вспоминает Сизиков.

Его завели в камеру № 3, где на нарах уже сидел мужчина — Женя. Охранник сказал ему: «Помогай».

— И вот он мне помогал, но я был в растерянности. Я не знал, что всё из железа, что нельзя что-то подвинуть, подстроить под себя мебель, что, наоборот, здесь нужно самому подстраиваться. 

Сизиков остался почти без вещей, у него забрали обувь, ремень, лекарства и многое другое из его рюкзака. Он был уже не просто обвиняемый, а осужденный, и на него распространялись все ограничения: один звонок, короткое и длинное свидание, две посылки в год и тому подобное.

— вспоминает Сизиков свои первые ощущения.

В Симферопольском изоляторе его осмотрела врач. Александр перечислял ей все свои болезни и травмы, а она его перебила: «Вы когда сюда приезжаете, сразу все больными становитесь».

«Странно она говорит, — подумал Сизиков. — Я ей правду говорю, а она мне так отвечает».

Карантин он провел в камере № 18. Его завели внутрь и закрыли дверь. Подошел заключенный Игорь и стал рассказывать, куда Саша попал, как выглядит камера, как здесь проводят время. По дороге в камеру Сизиков где-то оставил молитвенный коврик и одеяло, он этого даже не заметил. Он постучал в дверь, понимая, что с ним происходит что-то непривычное, но ему никто не ответил. В это время Игорь рассказывал, что заключенные здесь «не люди», вокруг тараканы и клопы, камера очень тесная, открытый туалет воняет. Александр вдруг осознал, что туалетом он пользоваться не сможет: тот просто не приспособлен для него. Позже сокамерники вырезали ему для этого «утку» из пластиковой бутылки.

Симферопольское СИЗО на 1200 человек построено в 1803 году и всерьез ремонтировалось за двести с лишним лет дважды. Уже после вторжения России в Украину в крымской столице срочно достроили новый изолятор № 2, но туда по большей части попадают украинские пленные и похищенные гражданские с вновь оккупированных территорий. Кроме охранников ФСИН там надзирают и оперативники ФСБ. 

— СИЗО № 2 небольшое, примерно на 300 человек, эфэсбэшное, где мучают, — говорит Сизиков. — После 2022-го туда попало очень много людей — как с Крыма, так и из Бердянска, Мелитополя, Мариуполя. Все они подвергались пыткам. Прогулка там — пять минут, бежать на нее нужно, согнувшись «лебедем». Бьют обычно ногами, прикрепляя «тапик» (военный полевой телефон ТА-57, с помощью которого получают ток для пыток. — Прим. авт.) к рукам.

Заключенные рассказывали друг другу страшные истории про второе СИЗО. Скоро внутри него появилось засекреченное СИЗО № 8 — отдельный корпус выделили для важных заключенных: бывших полицейских и чиновников, пленных офицеров и тех, кого прятали там в полной изоляции. Но Сизиков оставался в первом ветхом изоляторе, переполненном и грязном. После карантина его отвели в обычную камеру. Здесь его встретил Константин Карпов, крымчанин из Сакского района, арестованный по подозрению в госизмене. Он признал всё, в чем его обвиняли: что он снимал российских военных и технику и передавал фотографии с координатами украинской армии.

— Камера — еще меньше прежней. Встал, руку протянул — стол. Сделал шаг вправо, руку протянул — умывальник. Еще три шага — всё, уже туалет. Он уходил в пол, таким я пользоваться уже мог, — Сизиков говорит, что условия стали лучше. Кроме мышей.

В первом СИЗО Симферополя почти 200 котов. Они гуляют по всем старым корпусам, через зарешеченные окна заходят в камеры. Если бы их не было, мышей было бы не победить. Но и коты порой не справлялись.

— Они приходили и съедали продукты. Мы их там даже начинали ловить, — говорит Сизиков, потом, подумав, добавляет: — Ну, я имею в виду, Константин ловил.

В изоляторе неожиданно оказалось несколько книг со шрифтом Брайля для слепых — российская Конституция и простенький роман.

Привыкать к новым условиям Сизикову было сложно. Несколько дней он бился головой о второй ярус кровати, пока не запомнил. Воду во время душа в изоляторе включали на 15 минут, Сизиков, который не видел, где что находится, не успевал. Инвалидам полагается 25 минут. Кто-то из охранников об этом помнил, кто-то предпочитал не замечать проблем Сизикова. 

— Там постоянно врут. Мне сотрудник сказал, что проведут экспертизу состояния здоровья и решат мою судьбу. Но это был обман. Нам врут, родственникам врут, адвокатам врут и правозащитникам. Они всегда врут, — вспоминает Сизиков.

Этап

В начале декабря 2024 года Александра Сизикова этапировали из Крыма. Он знал, что едет в Краснодар, но дальнейший маршрут оставался неизвестным. Путь до колонии в Минусинске Красноярского края занял два месяца.

— Это очень-очень сложно, и это очень-очень неприятно, — говорит Сизиков и добавляет: — У меня за эти годы много метафор появилось.

Например, «затянувшийся мужской стриптиз». Так Сизиков назвал личный досмотр перед этапом. 

— Ты раздеваешься догола, поднимаешь руки вверх, тебе смотрят под мышки, открываешь ротовую полость, губу вверх, губу вниз, щеку вправо, щеку влево, язык поднять, вытянуть. Поднимаешь ноги пяткой вверх — они смотрят ступни ног. А потом тебе надо присесть. Иногда они смотрят один раз, иногда три, а иногда там еще между пяток ставят зеркало и смотрят анальное отверстие, есть у тебя там что-то или нет, — рассказывает Сизиков.

Колонна машин с заключенными заехала в Керчь, где выгрузили тех, кто остался в местной колонии, остальных привезли к паромной переправе.

— Это было очень страшно, — вспоминает Сизиков. — К тому времени Керченский мост два раза взрывали. И на переправе тоже были удары. И мы не знали, что будет с нами.

Заключенные в одной из машин взбунтовались, и их повезли по мосту, остальные переправились паромом.

В Краснодаре Сизикова встретили словами: «Эти заключенные — на первый этаж, а террористы — за мной». Он не понял, что к нему обращаются, не привык, что его террористом называют.

В Усть-Лабинске, где этап сделал остановку на неделю, он попал в огромную камеру на десятки человек. Здесь был телевизор, по которому все смотрели выступление Владимира Путина на параде 9 мая в Москве. Почему-то многие ожидали «золотой амнистии», как выразился Сизиков. Президент об этом ничего не сказал, и все разочарованно разошлись.

который сохранил свое название от вагонов для крестьян-поселенцев начала XX века. 

— Столыпинский вагон — это для зрячих людей, — говорит Сизиков. — На нем может быть написано «Почта», но ничего подобного. Это «столыпин», где за затемненными стеклами находятся железные купе с арестантами. Распределяют: туберкулез — отдельно, женщины — отдельно, СПИД, сифилис, гепатит — отдельно, первоходки, кто сел впервые, — отдельно, строгий и обычный режим — тоже. Раздали сухпайки, ехали два месяца, я сменил семь «столыпинских вагонов».

Все в вагоне знали, что едут в Красноярский край, но гадали — в тюрьму Енисейска или Минусинска. По пути этапы из разных мест в разные лагеря объединялись на время, расходились. За это время заключенные успевали обменяться новостями и рассказывали, какая колония «красная» — под жестким контролем охраны, а какая — «черная», где нравы посвободнее и многое зависит от того, как заключенные договорятся с охраной. В Казани прибывших заключенных напоили чифирем, раздали сигареты, Сизикову сказали, что в камере висит указатель на Мекку — в какую сторону молиться. В Ижевске оказался забитый чем-то туалет, а в Перми на январском морозе вагон простоял семь часов без отопления.

Под Волгоградом Сизиков заболел. Постельное не выдавали, и он подкладывал на шконку коробки из-под сухпайков. Лекарств тоже не давали, а те, что у него были с собой, не подходили. К Новосибирску ему совсем стало плохо. Вылечил его старый опытный заключенный, срок которого уже заканчивался: вскипятил молока, добавил туда перца, выпросил лекарства у конвоя. К Красноярску Александр поправился.

Колония

— С черной территории я попал в красную, — вспоминает Сизиков. — Стал знакомиться: кто здесь «директриса», кто «хозяйка».

«Хозяйка» — это начальник колонии или изолятора. «Директриса» — это заключенный в твоей камере, который встречает вновь прибывших и по заданию руководства колонии объясняет им заведенные порядки. Если колония «красная», то, убеждает он, не стоит пытаться подкупить охрану, передавать сообщения по «дороге» — нитке, протянутой за окном из камеры в камеру. Это правила, не нужно их нарушать, — уговаривает «директриса». За эту «работу» у него есть некоторые привилегии: может покурить в камере, в тренажерный зал сходить, если он есть, полежать на нарах.

В камере — постоянное видеонаблюдение и громкое оповещение.

— В шесть утра ты слышишь «пум-пум» — подъем. 6:25 — «пум-пум», зарядка. 6:35 — уборка камеры. Восемь утра — «пум-пум», обход.

Это как молитва какая-то уже была, от зубов уже отскакивает, ты даже не ждешь следующий вопрос.

Сизиков оказался в колонии строгого режима в Минусинске. Пришлось опять привыкать к новым условиям. Передвигаться ему помогали «козлы» — заключенные, которые не стали «директрисами», но выполняли мелкие поручения начальства взамен на небольшие поблажки и даже возможность досрочного освобождения: разносили еду, лекарства, выполняли разные обязанности.

И охрана, и сокамерники относились к Сизикову по-разному. Еще в Симферополе оперативник однажды принес ему специальный календарь для слепых со временем намаза. Но достаточно было и тех, кто издевался и смеялся над его состоянием. Однажды Сизикова вывели из камеры на проверку в коридор.

«Я тебя узнал, видел в интернете, — говорит ему один из охранников. — А знаешь, почему человек зрение теряет?» — «Почему?» — «Это означает, что у него секса нет. Ха-ха-ха!»

Но это было безопаснее, чем угрозы изнасилованием. Однажды охранник, разозлившись на Сизикова из-за трудностей передвижения, начал кричать, что отведет его в баню, где будет семь голых мужиков.

То же было и в отношениях с сокамерниками. Некоторые помогали ему — вплоть до того, что смывали за ним в туалете, стирали его вещи или отдавали чистые свои. С Сизиковым часто делились: мылом, зубной пастой, шампунем — всем необходимым.

Кто-то порой читал ему вслух религиозные книги, которые разрешили передать, кто-то всегда помогал застелить постель — сделать это самостоятельно, чтобы не нарушить правила, Сизикову было невозможно. Когда заключенных переводили в другую камеру, кто-то тащил и постель Сизикова. Сам он с тростью и, опираясь на чей-то локоть, шел следом.

— С одним сокамерником я играл в шахматы, а другой подошел и укусил меня за ухо, — удивляется Сизиков.

Однажды он ел, и, когда нес ложку с супом, один из заключенных накрошил туда сладкое печенье. Сизиков этого увидеть не мог, вокруг смеются над ним. Другой в ответ на просьбу дать полотенце так ударил им Сизикова по лицу, что тот ночью не мог уснуть от боли.

В характеристике, которую дали ему в колонии для суда об освобождении, написано, что он старался держаться особняком, не вмешиваясь в разговоры.

— Ночью, когда они все ложились спать, я не спал. Все храпели, а мне было по кайфу. Все спят, а мне спокойно, я могу помолиться, могу помечтать о чем-то. Я максимально сторонился сокамерников, — вспоминает Сизиков.

Во время прогулок он находил тех, у кого подпольно был телефон, чтобы передать через них весточку родным. Сизиков быстро нахватался тюремного жаргона. «”Кабура” есть?» — спрашивал он заключенных на прогулке. Это аббревиатура «Кровь арестанта была утрачена ради общения»: телефоны клали в дырку в стене, замазывали смоченным хлебом и красили его своей кровью. Сизиков кричал на прогулке или в окно номер камеры, где в “кабуре” был спрятан телефон: «Шесть-восемь!» Из этой камеры заключенный, который специально был для этого назначен, «на атасе» или «на фоксе», отвечал: «Говори! Что надо?» — «Позвонить». — «Говори по нотам», — в ответ Сизиков диктовал номер для звонка и что необходимо передать. По-другому Сизиков позвонить не мог. 

Скоро у него появилась «группа поддержки» из Общества слепых. Московская активистка Оксана Осадчая несколько раз выходила с пикетом на Крымский мост, требуя освободить Сизикова и рассказывая прохожим его историю. «Я слепая с рождения, — говорила она. — А он потерял зрение, у нас одна беда».

Сизикову стали писать слепые, предлагать помощь, хотели купить ему в колонию радио и телевизор. Однажды они прислали ему книгу «Исполиновы горы». Это тактильная книга-картина немецкого художника Каспара Давида Фридриха, которую человек ощущает пальцами. Картина постепенно раскрывается перед читателем, а сопроводительный текст был набран шрифтом Брайля.

— Это новый формат, я к такому был не готов, — говорит Сизиков. — Там были горы, которые я трогал.

Уже в Минусинске Сизиков получил два тома из семи «Правил внутреннего распорядка», набранные шрифтом Брайля. Их ему заказала Осадчая, чтобы он мог изучить свои права и обязанности охраны и администрации. Активисты заказали ему и специальное устройство — фактически аудиокнигу с наушниками и встроенной библиотекой, в том числе с юридической литературой.

Формально заболевание Сизикова не входило в список тех, с которыми нельзя держать человека под арестом, хотя было очевидно, что без ухода и постоянных лекарств ему не прожить. Необходимо было новое медосвидетельствование, которое бы подтвердило диагноз из перечня. В крымском СИЗО проводить его отказались, а в колонии его через несколько недель отправили в Краевую туберкулезную больницу — крупнейшую в регионе и известную рассказами об уколах, которые за неделю превращают строптивых заключенных в зомби. Но Сизикова успокоили и сказали, что его отправляют для обследования и, если болезни подтвердятся, его освободят. В больнице условия были легче, но каждые два часа кто-то должен был помочь ему дойти до сканера и приложить пальцы, чтобы отметиться.

— Я был в ожидании, знаете, такое чемоданное настроение — на одной ноге, потому что у меня инвалидность не купленная, никаких взяток никогда не было. Это реальные последствия дорожно-транспортного происшествия. Я с этим живу с 2009 года. 

Ожидание продлилось недолго.

Сизикову организовали внеочередной телефонный разговор с домом. С начала этапа он не мог созвониться с матерью, которая готова была встретить его в аэропорту Сочи. В Крым и даже ближайшие Краснодар и Ростов гражданские самолеты из Красноярска не летали, небо вдоль границы с Украиной было закрыто из-за войны. 

Свобода

28 мая в сочинском аэропорту адвокат Эдем Семедляев и мать Сизикова Елена стояли в очереди встречающих. Александр зашел в зал вместе с сотрудником ФСИН, который сопровождал его из Красноярска. Елена заплакала. Александр бросился ее обнимать.

«Мама плачет, обнимает сына. Эти эмоции невозможно передать», — вместе с адвокатом в Сочи приехал корреспондент «Крымской солидарности». Это объединение крымских политзаключенных, их родных, адвокатов и множества активистов, почти всегда крымских татар. Оно появилось в 2015 году, сразу после первых похищений и задержаний на полуострове, многие активисты потом сами оказались под арестом, но движение выросло, и теперь каждое значимое событие — будь то обыски и аресты или встречи освобожденных — не обходится без участия журналистов и стримеров «Солидарности».

Сизиков приехал в Крым и пробыл на свободе меньше полугода. За это время он успел дать несколько интервью. Домой он привез рюкзак, сумку с вещами и книгу-картину «Исполиновы горы».

С просьбой о том, чтобы Сизикова отпустили в суд, обратилась сама Федеральная служба исполнения наказаний, но прокуратура так этого не оставила и подала апелляцию на освобождение, которую в конце октября рассмотрел Красноярский краевой суд. Прокурор настаивал, что если Сизиков был уже слеп, когда совершал преступление, то и отбывать наказание тоже сможет.

«Тем более что это заболевание неизлечимо, поэтому что в изоляции от общества, что на воле Сизиков излечения не получит», — довольно цинично заметил прокурор.

«Это же не недостаток, — возражала адвокатка Сизикова, сам он никак в заседании не участвовал.

Суд решил вернуть Сизикова в колонию.

Через два дня, глубокой ночью, домой к Сизиковым приехали несколько десятков вооруженных полицейских.

«Вломились, зачитали постановление какого-то дознавателя МВД по Бахчисарайскому району. Какой-то лейтенант полиции написал заявление на Сашу. Его забрали», — рассказывала потом мама Сизикова.

По ее словам, полицейские очень торопились. Решение из Красноярска в Крым еще не пришло, но Сизикова было решено задержать и, видимо, держать под арестом до самого этапа. Обыск у Сизикова решили провести, как сказали полицейские, потому что в соседнем селе у кого-то нашли патроны. Логики в этом не было, но мама Александра собрала ему вещи, и сына увезли. Привезли в полицейский участок и составили административный протокол о том, что он сопротивлялся полиции (часть 1 статьи 19.3 КоАП РФ). В суде он пытался это отрицать, но безуспешно. Его отправили в Бахчисарайский изолятор временного содержания. На этот раз никто документами со шрифтом Брайля не озаботился, а справка о слепоте, которую Сизиков взял с собой для суда, куда-то пропала.

Через девять дней Верховный суд Крыма отменил арест из-за слепоты Сизикова, но его в Бахчисарае уже не оказалось. За сутки до конца срока его тайно, не сообщив ни адвокату, ни родным, отправили в СИЗО Симферополя. Адвокат Эмиль Курбединов пытался его найти, но его попросту игнорировали. 

«Человека уже девятые сутки незаконно держат под арестом, а теперь еще и в “кошки-мышки” начали играть», — говорил адвокат.

Через несколько дней Сизиков сам смог сообщить матери, что находится в изоляторе. Его отвезли к окулисту, и тот заверил, что Александр вполне может находиться под арестом. Его вернули обратно в камеру. 

Через несколько дней Елена Сизикова добилась свидания с сыном. Он выглядел подавленным, почти все его «специальные» вещи — «говорящий тонометр», плеер — почему-то остались в бахчисарайском ИВС. Ему снова предстоит этап в Красноярский край, а там — вновь привыкать к тюремному быту в полной темноте.